АПОКРИФИЧЕСКИЕ РАССКАЗЫ АРТУРА КОНАН-ДОЙЛЯ

Английский писатель Артур Конан-Дойль известен как создатель Шерлока Холмса и один из основателей детективного жанра. Несколько менее известен он как автор исторических, фантастических и приключенческих романов и повестей. И почти совсем не известен как сочинитель увлекательных историй, в которых сильны элементы загадки, мистики и необъяснимо таинственного.

Конан-Дойль мог бы сказать о себе словами одного из своих персонажей: "Моему разностороннему характеру не чужда тяга ко всему причудливому и фантастическому," Писателя всегда привлекали не только малоизвестные, но и загадочные, дорой сверхъестественные явления и способности человека. Неудивительно поэтому, что чуть ли не 50 лет своей жизни Конан-Дойль посвятил спиритизму — самому поразительному явлению жизни — и многого в нем достиг. Загадка жизни и смерти, недоступные банально рациональному восприятию тайны жизни и сознания — .эти проблемы глубоко волновали Конан-Дойля, как сегодня они волнуют и нас.

Читатель сможет познакомиться с этими малоизвестными сторонами творчества писателя в рассказах и повестях, представленных в настоящем томе. Все они публикуются на русском языке впервые. Читатель, несомненно, сможет вновь насладиться талантом мастера детективного рассказа, искусно вычерченной интригой.

Наверное, здесь будет уместно затронуть довольно спорный, с точки зрения некоторых, вопрос об апокрифах.

В письме от 30 сентября 1895 года к издателю нью-йоркской газеты "Критик" Конан-Дойль писал:

"Милостивый государь! Позвольте со страниц Вашей газеты предупредить читателей о том. что сейчас продается книга "Таинственные истории" с моим именем на обложке. Из множества включенных в нее рассказов мне принадлежит только один — очень короткий, в середине книги."

Речь идет о книге "Strange Secrets* ("Таинственные истории" или "Рассказы о таинственном"), выпущенной в 1895г. в Нью-Йорке фирмой R. F. Fermo & Сo. По поводу авторства на титульном листе сообщается, что истории сии "рассказаны А. Конан-Дойлем и другими" ("другими" набрано петитом). И здесь, по нашему мнению, необходимо разъяснение.

Внимательно читая книгу, мы старались разобраться, какие рассказы могут принадлежать Конан-Дойлю (мы тогда еще ничего не знали о его столь категоричном заявлении), а какие следует отнести на счет тех "других". Но по прочтении мы вынуждены были признать, что, при всем желании, "других" авторов в книге не обнаружили. Остановимся на этом подробнее.

В сборник входят рассказы: "Тайна замка Свэйлклифф", "Тайна золотого прииска", "Тайна Колверли-Корта", "Секрет комнаты кузена Джеффри", "Привидения в замке Горсторп-Грэйндж", "Тайна черного чемодана", "Тайна задернутого портрета", "Привидение из Лоуфорд-Холла" "Рука-призрак". "Карета призраков", "Джордж Венн и привидение", "Тайна особняка

на Даффодил-Террас", "Почему в новых домах водятся привидения" и "Гостиница со странностями".

Итак, единственный рассказ в середине книги, авторство в котором Конан-Дойль подтверждает, это, без сомнения, "Привидения в замке Горсторп-Грэйндж". Рассказ был написан им в юности и потом несколько раз переделывался — факт общеизвестный.

Читая далее рассказ "Джордж Венн и привидение", невозможно не признать в нем по множеству признаков (описывать их мы не станем в виду отсутствия места) близкого родственника предыдущей истории, стало быть, вопрос об авторстве не вызывает сомнений.

Находим следующую пару. Снова не вызывает сомнений, что у рассказов "Рука-призрак" и "Тайна задернутого портрета" общий автор. Кто же он? Обращает на себя внимание тема, всегда волновавшая Конан-Дойля; затем — весьма характерные ссылки на барона Рейхенбаха, Кристиана Эрштеда и д-ра Джонсона. Проповедуя в последние годы жизни Спиритизм, Конан-Дойль часа о ссылается на первых двух авторов и говорит, что читал их работы в молодости. Еще кое-какие детали, от разбора которых мы также воздержимся за отсутствием места, заставляют прийти к выводу, что у этих двух рассказов автор тот же самый, что и у предыдущей пары.

Следующий тандем — "Секрет комнаты кузена Джеффри" и "Привидение из Лоуфорд-Холла". Опять-таки нет причин усомниться в авторстве Конан-Дойля, хотя необходимо признать, что последний рассказ довольно слабый.

Пересматривая по очереди все остальные рассказы сборника нельзя найти причины, которая заставила бы усомниться в их принадлежности раннему Конан-Дойлю. Прочитав изрядное количество других его повестей и рассказов и сравнив их с апокрифами, нельзя не увидеть общности в построении сюжета, в характерах персонажей, в обстановке и декорациях, на фоне которых разворачиваются события.

Еще одна характеристическая черта — это имена и фамилии персонажей в рассказах Конан-Дойля. В целом они довольно незаурядны, но на его страницах кочуют из одного произведения в другое — еще один инструмент для установления тождества. Так вот, в этих, якобы, подложных рассказах мы их тоже встречаем. Попытка объяснить это совпадением выглядит "притянутой за волосы".

Несколько экзотичен здесь рассказ "Карета призраков", но и это не повод для сомнений, поскольку французская линия в творчестве Конан-Дойля весьма ярко выражена. Достаточно вспомнить такие произведения, как "Изгнанники", "Подвиги бригадира Жерара", "Приключения бригадира Жерара", "Тень великого человека", "Дядя Бернак", не говоря уже о более мелких.

Сомнения у нас вызвал только один рассказ — "Тайна особняка на Даффодил-Террас". Стиль его действительно настораживает и даже вызывает полнейшее недоумение, но, с другой стороны, тема растлевающего влияния нищеты и власти золота звучит и в других произведениях Конан-Дойля и получает особенно сильное развитие в "Открытии Рафлза Хоу", по отношению к которому дачный рассказ может выглядеть просто как проба пера. Принимая во внимание данное обстоятельство и то, сколь нелепо

было бы со стороны издателей включить в толстый сборник рассказов уже известного автора чье-то совершенно чужое и слабое произведение, мы оказываемся вынуждены признать авторство Конан-Дойля и за этим рассказом.

Теперь нам приходится задаться вопросом, почему Конан-Дойль столь решительно отказывается от этих рассказов. Быть может, ответ нам подскажет его протест по поводу издания в Америке без его ведома и согласия другой книги — "Убийца, мой приятель" — также сборника его ранних рассказов.

В сборник вошли рассказы: "Убийца, мой приятель", "Топор с посеребренной рукояткой", "Блюмендайкский каньон", "Преподобный Илайес Б.Хопкинс" и "Вечер среди нигилистов".

Конан-Дойль говорит, что "рассказы были написаны много лет назад в расчете на то, что проживут они ту недолгую жизнь, каковую заслуживают", и что должно "понять ту легкую досаду, которую испытывает автор, чьи произведения, в свое время умышленно умерщвленные, возвращаются кем-то к жизни вопреки его воле". Вот, по-видимому, и ответ. Конан-Дойль, раздраженный предприимчивостью какого-то анонимного агента, неведомо как завладевшего его ранними произведениями и без спроса их публикующего одно за другим, отрекается от своих ранних и, как ему уже тогда кажется, "не представляющих ни малейшего интереса для читателя" произведений.

К слову сказать, нам попалась в руки еще одна книга Конан-Дойля, изданная в Америке: "Beyond the City" by A.Conan Doyle, Chicago, 1892, Donohue, Henneberry & C°. К тексту названного романа в книге добавлены два рассказа: "Плутовские кости" и "Крепостная певица" под странным общим названием "Pearl-Fishing" ("Ловля жемчуга").*

Мы знаем, что американские издатели имели в ту пору обычай к не добиравшим должного объема произведениям припечатывать более крупным шрифтом другие произведения того же автора, что в первую очередь и не позволяет нам усомниться в принадлежности этих двух рассказов перу Конан-Дойля. Помимо того, отметим, что в первом рассказе, хотя он довольно слаб, затронута всегда волновавшая Конан-Дойля тема азартных игр и их пагубного влияния на жизнь человека — еще один довод в подтверждение авторства. Рассказ "Крепостная певица" во многом для Конан-Дойля необычен, но мы не видим причин к тому, чтобы он не мог быть написан Конан-Дойлем в молодости, и опять-таки отказываемся понимать издателей, если бы они позволили себе в самом конце книги поместить ни с того, ни с сего рассказ другого автора, к тому же анонимно.

Таким образом, мы настаиваем на авторстве Конан-Дойля во всех этих произведениях и считаем, что некоторые из них отмечены весьма существенными литературными достоинствами и что все они в целом представляют для читателя несомненный интерес. Именно поэтому мы позаботились об их переводе на русский язык и опубликовании наравне с другими произведениями нашего автора.

Павел Гелева

* Возможно, что под этим заголовком были опубликованы еще и другие рассказы, оправдывающие такое название, нов экземпляре, с которым мы имели дело, их было только два, что и вызывает недоумение. (П.Г.)

ПОВЕСТИ ДАВНО МИНУВШИХ ЛЕТ

СОПРИКОСНОВЕНИЕ

Занятно порою поразмышлять о людях, что жили в одну эпоху, сыграли заглавные роли на одних подмостках, в одной жизненной пьесе, и при этом не только не встретились, но даже и не знали о существовании друг друга. Только представьте: Великий Могол Бабур* завоевывал Индию как раз, когда Эрнандо Кортес** завоевывал Мексику, но они, скорее всего, друг о друге и не слыхивали. Или вот превосходный пример: мог ли император Октавиан Август*** знать о задумчивом и ясноглазом пареньке из плотницкой мастерской, которому было суждено изменить облик всего мира? Впрочем, орбиты исполинов все же могли соприкоснуться, пересечься и снова разойтись в необъятной вечности. И они расставались, так и не постигнув истинного величия друг друга. Так произошло и на этот раз.

Дело было вечером, в финикийском порту Тире,**** примерно за одиннадцать сотен лет до пришествия Христа.

* Захиреддин Мухаммед Бабур (1483—1530) — великий узбекский поэт, а также падишах Индии, основатель государства Великих Моголов, потомок Тимура (Тамерлана), в 1526—27 гг. завоевал большую часть Северной Индии, Его сборник лирических стихов — "Диван" — состоит из традиционных любовных газелей и, помимо того, содержит великолепные четверостишия. (П.Г.)

** Фернандо Кортес (1485 —1547) — испанский конкистадор. В 1519—21 гг. завоевал Мексику; в 1522 — 28 гг.— губернатор, а в 1529—40 гг.— генерал-капитан Новой Испании (Мексики). В1540г. прибыл в Испанию и участвовал в 1541г. в военной экспедиции против Алжира. (П.Г.)

*** "Божественный" Август (до 27 г. до Р.Х. Гай Октавиан), полное имя: Гай Юлий Цезарь Октавиан Август — (63 г. до Р.Х.— 14 г. после Р.Х.) — первый римский император, внучатый племянник Цезаря. (П.Г.)

**** Тир — современный город Сур в Ливане. (П.Г.)

Здесь проживало в то время четверть миллиона жителей — богатые купеческие дома с тенистыми садами растянулись на семь миль вдоль побережья. Остров же, по которому получил свое название город, стоял неподалеку от берега, и возвышались на нем в основном храмы и различные общественные сооружения. Среди храмов выделялся величественный Мелмот: его нескончаемые колоннады целиком занимали часть острова, обращенную на Сидонский порт. Сам же древний Сидон* лежал всего в двадцати милях к северу и между ним и его детищем Тиром непрестанно сновали корабли.

Постоялых дворов тогда еще не было. Путники победнее находили приют у радушных горожан, а знатных гостей принимали под свой кров храмы, и слуги священников расторопно исполняли их прихоти. В тот вечер взоры многих финикийских зевак приковывали два весьма примечательных человека, стоявших меж колонн Мелмота. В одном из них повадка и стать выдавали большого вождя. Полная приключений жизнь оставила на его лице неизгладимый след: в резких, мужественных чертах читались и безрассудная храбрость, и холодная выдержка. Лоб был широк и высок, взгляд — задумчив и проницателен: мудрости на этом челе было не меньше, чем отваги. Как и пристало высокородному греку, он был облачен в белоснежную льняную тунику и пурпурную накидку, в складках которой, на шитом золотом поясе, прятался короткий меч. Костюм дополняли светло-коричневые кожаные сандалии на обнаженных ногах да белый головной платок. Дневной зной уже спал, с моря дул вечерний ветерок, и грек сдвинул платок назад, подставив каштановые кудри его ласкам.

Его спутник был приземист, кряжист и смугл. Воловья шея и темная накидка производили впечатление довольно мрачное, лишь ярко-алая шерстяная шапка оживляла картину. С высокородным вождем он вел себя почтительно, но без подобострастия. Между ними чувствовалась доверительная близость людей, не раз деливших опасность и сплоченных общим делом.

— Наберись терпения, мой господин,— говорил он.— Дай мне два, самое большее — три дня, и мы выступим на общем смотре не хуже других. А приползи мы на Тенедос,** недосчитавшись десятка весел и с изорван-

* Сидон — город к северу от Тира, современный город Сайда в Лива не. (П.Г.)

** Тенедос — остров, находящийся в непосредственной близости от места на побережье Малой Азии, где стояла Троя. (П.Г.)

ным в клочья парусом,— ничего кроме насмешек не услышим.

Грек в пурпурной накидке нахмурился и топнул ногой.

— Проклятье! Нам следовало прибыть туда давным-давно! Откуда налетел этот шторм, когда на небе ни тучки, ни облачка? Эол сыграл с нами презлую шутку!

— Не мы одни пострадали, господин мой. Затонули две критские галеры. И лоцман Трофим утверждает, что один из аргоеских кораблей тоже получил пробоину,— молю Зевса, чтоб это не был корабль Менелая... Поверь, на общем смотре мы будем не из последних.

— К счастью, Троя стоит в десяти милях от берега, а не на море. Хороши бы мы были, пошли они нам навстречу флот! Умом я понимаю, что мы выбрали лучший выход: зайти в Тир и привести судно в порядок. Но смириться не могу! Пока под нашими веслами не вспенится вода, покоя мне не видать. Иди же, Силюкас, поторопи их. Да понастойчивей!

Старшина поклонился и ушел, а вождь остался под портиком храма. Он не сводил глаз с огромной полуразобранной галеры, на которой суетились мастера. Чуть поодаль, на рейде, одиннадцать галер поменьше ждали, пока починят флагман. Попадая на палубы, закатные лучи бликовали на бронзовых латах и шлемах: эти греки — сотни греков! — выступили в поход с явно воинственными намерениями. Остальные же корабли в портовой бухте были купеческие: одни забирали товар на борт, другие, наоборот, выгружали тюки на пристань. У подножья лестницы, что вела к портику Мелмота, пришвартовались три широкие баржи с мидиями. Скоро двустворчатые раковины с жемчужинками внутри перекидают деревянными лопатами на повозки и отправят на знаменитые красильни Тира: именно там отделывают и украшают пышные наряды. Рядом причалил корабль из Британии с грузом олова. Ящики с драгоценным металлом, столь необходимым для производства бронзы, бережно передавали по цепочке — из рук в руки — и аккуратно устанавливали на высокие фуры. Грек невольно улыбнулся: слишком уж неподдельно дивится неотесанный мужлан-оловянщик из Корнуолла, разглядывая величественную колоннаду Мелмота и возвышающийся за ним фронтон святилища Астарты. Впрочем, друзья-товарищи не дали ему глазеть долго: подхватив его под руки, они потащили его на дальний конец причала к питейному дому, справедливо полагая, что назначение этого здания он поймет быстрее и лучше.

Грек, все еще улыбаясь, направился, было, в храм, но дорогу ему заступил один из безбородых, гладковыбритых жрецов Ваала.

— Господин мой, ходят слухи, что ты выступил в долгий и опасный поход. У твоих воинов длинные языки, и цель похода уже ни для кого не тайна.

— Ты прав,— ответил грек.— Впереди у нас нелегкие времена. Но куда тяжелее было бы отсиживаться дома, зная, что честь великих ахейцев попрана грязным азиатским псом.

— Я слышал, вся Греция приняла горячее участие в этом споре?

— Верно. Все вожди — от Фессалии до Малеи — подняли своих людей за правое дело. В авлидской бухте собралось галер числом до двенадцати сотен.

— Что ж, войско и впрямь несметное,— согласился жрец.— А есть ли среди вас вещуны и пророки? Раскрылось ли вам, что ждет вас на бранном пути?

— Да, с нами пророк по имени Калхас. И войну он предрек долгую. Лишь на десятый год грекам суждена победа.

— Слабое утешение! Так ли велика цель, за которую надо отдать десять лет жизни?

— Я готов отдать не десять лет, а всю жизнь — лишь бы сровнять с землей гордый Илион и вернуть Елену во дворец на холм Аргоса!

— Я — жрец Ваала, и я помолюсь, чтобы вам сопутствовала удача,— сказал финикиец.— Говорят, троянцы — стойкие воины, а их предводитель, сын Приама Гектор, умен и могуч.

Грек горделиво усмехнулся.

— Иным и не вправе быть противник длинновласых греков. Как иначе он сможет противостоять сыну Атрея — Агамемнону из златообильных Микен — или сыну Пелея Ахиллесу с его мирмидонянами?! Но все это в руках судьбы... Скажи-ка лучше, что вон там за люди? Их вождь, похоже, рожден для великих дел.

Высокий мужчина в длинном белом одеянии, с золотой повязкой на ниспадающих на плечи золотисто-каштановых кудрях, ступал широко и упруго: видно, привык к просторам, а не к тесным городским улочкам. Лицо его было румяно и благородно, на упрямом, квадратном подбородке кудрявилась короткая жесткая борода. Он смотрел попеременно то вверх, на вечернее небо, то вниз, на скользящие по водам суда, и в голубых глазах его сквозила

возвышенная задумчивость, присущая поэтам. Рядом шагал юноша с лютней, шагал легко и изящно — словно прекрасная музыка в человечьем обличьи. С другого же боку от вождя, с сияющим щитом и тяжелым копьем, шел грозный оруженосец, и было ясно, что никто и никогда не застанет его хозяина врасплох. Следом шумной толпой двигалась свита: темноволосые, горбоносые, вооруженные до зубов воины алчно зыркали туда-сюда при виде чужого, бьющего через край богатства. Кожа их была смугла, как у арабов, но одеты и вооружены они были куда лучше, чем дикие дети пустыни.

— Это обыкновенные варвары,— ответил жрец.— Он — маленький царек, правит где-то среди гор, напротив Филистии. Сюда наведывается, потому что затеял построить город, Иебус,— хочет сделать его столицей. А раздобыть древесину, камень да и мастеровых по своему вкусу он может только в Тире. Юнец с лютней — его сын. Впрочем, все это малоинтересно, мой господин. Пойдем лучше со мной в наружный придел храма. Там сидит жрица Астарты, пророчица Алага. Она предскажет, что ждет тебя в Трое. Быть может, ты покинешь Тир ободренный — как многие мужи, которым она оказала эту услугу.

Грека не пришлось долго уговаривать: в те времена его соплеменники всеми способами стремились заглянуть в будущее и с трепетом относились к оракулам, знамениям и приметам. Он последовал за жрецом в святилище, к знаменитой пифии — высокой, красивой женщине средних лет, восседавшей за каменным столом, на котором стояла то ли чаша, то ли поднос с песком. В правой руке она держала халцедоновое стило и чертила на гладком песке причудливые линии, а подбородком опиралась на другую руку. На вошедших она даже не взглянула — лишь рука задвигалась быстрее, выписывая палочки и зигзаги. Потом она вдруг заговорила — по-прежнему не поднимая глаз, высоким и странным голосом, чуть нараспев — точно ветер зашелестел среди листвы.

— Кто же ты, чужеземец, что пришел к прислужнице великой Астарты? Что привело тебя в Тир, к Алаге?.. Вижу остров, что лежит к западу отсюда, и старца-отца, и жену твою, и сына, который еще мал и не готов к битвам, и тебя самого — царя твоего народа. Верно ли говорю я?

— Да, жрица, это чистая правда,— подтвердил грек.

— Многие побывали здесь до тебя, но не встречала я мужа более славного. И через три тысячи лет люди будут ставить в пример твою отвагу и мудрость. Будут вспоминать верную жену твою, не забудут ни отца твоего, ни сына — их имена будут на людских устах, когда все обратится в прах, когда падут величественный Сидон и царственный Тир.

— Алага! Ты шутишь! — воскликнул жрец.

— Я лишь изрекаю то, что диктуют небеса. Десять лет проведешь ты в тщетных усилиях, потом победишь. Соратники твои почиют на лаврах, но не ты. Тебя ждут новые беды... Ах! — Пророчица вдруг вздрогнула, и рука ее заработала еще быстрее.

— Что случилось, Алага? — обеспокоился жрец. Женщина подняла безумный, вопрошающий взгляд.

Но смотрела она не на жреца и не на грека, а мимо — на дверь в дальнем углу. Грек обернулся. Порог переступили двое — те, кого он недавно встретил на улице: златовласый царь варварского племени и юноша с лютней.

— Чудо из чудес! — вскричала пифия.— Великие сошлись в этих стенах в один и тот же день и час! Я только что говорила, что не встречала прежде мужа более славного. Но вот он — тот, кто выше тебя! Ибо он и даже его сын — да-да, вот этот юноша, что робко мнется у двери! — пребудут с людьми в веках, когда мир расширит свои границы далеко за Геркулесовы столпы. Приветствую тебя, чужестранец! Приступай же к своим трудам, не медли! Труды твои не описать моими скупыми словами.— Тут женщина поднялась, уронила стило и мгновенно скрылась.

— Все,— промолвил жрец.— Никогда прежде не слышал я от нее таких речей.

Грек с любопытством взглянул на варвара.

— Ты говоришь по-гречески? — спросил он.

— Не очень хорошо. Но понимаю. Ведь я провел целый год в Зиклаге, у филистимлян.

— Похоже, боги судили нам с тобой сыграть важную роль в истории.

— Бог един,— поправил грека варварский царь.

— Ты полагаешь? Впрочем, сейчас не время для долгих споров. Лучше назови свое имя, род и объясни, какие труды ты затеял. Вдруг нам еще доведется услышать друг о друге. Сам я — Одиссей, царь Итаки. Еще меня называют Улисс. Отец мой — Лаэрт, сын — юный Телемах, и я намерен разрушить город Трою.

— Дело моей жизни — отстроить заново город Иебус, мы называем его Иерусалим. Пути наши вряд ли пересекутся вновь, но, возможно, ты когда-нибудь вспомнишь, что повстречал Давида, второго царя иудеев, и его сына — юного Соломона, который, надеюсь, сменит меня на троне.*

И он пошел прочь — в темноту ночи, к ожидавшей на улице грозной свите. Грек же спустился к морю, чтобы поторопить мастеров с починкой корабля и наутро отправиться в путь.

1922 г.

* Давид — второй (после Саула) царь Израильско-Иудейского государства в X веке до Р.Х. Соломон — третий царь Израильско-Иудейского государства (965—928 гг. до Р.Х.), сын Давида и Вирсавии, назначенный отцом на трон в обход старших сыновей. (П.Г.)