великие шпионские истории от Аллена Даллеса

Рипол Классик, Москва 2004

АЛЕКСАНДР ФУТ: РАДИОМОСТ

БАРБАРА ТАКМАН: ОШИБКА НЕМЦЕВ

Статья из журнала "Лайф" ХРАНИТЬ СЕКРЕТЫ

ПЕРВОЕ ПИСЬМО

ВТОРОЕ ПИСЬМО

IX АНАЛИЗ: ОЦЕНКА РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЙ ИНФОРМАЦИИ

Роберта Уоллстеттер: СООБЩЕНИЯ "МАГИКИ"

АЛЕКСАНДР ФУТ: РАДИОМОСТ

Ирландец Александр Фут сотрудничал с советской разведкой в период Второй мировой войны, но после ее окончания прекратил свою агентурную деятельность. Этот рассказ написал он сам. Вместе с двумя своими коллегами, известными под именами Хамель и Болли, он работал радистом, передавая информацию, шедшую из Германии, в Советский Союз, находясь в Швейцарии. По этому радиомосту русские получали очень важную информацию об оперативных планах немцев, поступавшую от верховного главнокомандования вермахта50и из генерального штаба в Берлине. До сих пор неясно, из каких источников шла эта информация. Недавно два французских автора попытались раскрыть этот секрет, опубликовав книгу "Человек, которого звали Люси", но так и не смогли назвать ни одного имени.

Сведения из Германии поступали в Швейцарию настолько быстро, что советское командование получало их буквально через двадцать четыре часа после принятия решения немецким верховным командованием. Кто знает, может быть,

50 Вермахт — вооруженные силы нацистской Германии (1935—1945). Базой для их создания и развертывания послужил рейхсвер Веймарской республики. В 1935 г. в Германии был принят закон о всеобщей воинской повинности, положивший начало образованию вермахта. В него входили сухопутные войска, ВВС и ВМФ, а с 1940 г. и войска СС.Верховным главнокомандующим являлся рейхсканцлер (Гитлер). Накануне Второй мировой войны численность вермахта составляла около 3 миллионов человек. Максимальная численность в 11 миллионов была достигнута в 1943 г.

{231}

события на советско-германском фронте приняли бы другой характер, если бы в критические 1942—1943 годы не было этого радиомоста.

Информацию в Швейцарии получал некто Рудольф Рёсслер (псевдоним Люси)51. Агентурную сеть, в которую входили Рёсслер, Фут и еще два радиста, а также большое число доверенных лиц, возглавлял венгр Александр Радо.52

Рассказ Фута касается того периода, когда швейцарская контрразведка засекла с помощью радиопеленгации всех трех радистов.

...Швейцарская служба безопасности располагала довольно эффективным подразделением радиоперехвата. Позднее стало известно, что она довольно длительное время прослушивала наши радиопередачи. Правда, тут не обошлось без некоторой наводки, полученной швейцарской полицией совершенно случайно, о чем я узнал уже после моего ареста.

Примерно за год до этого сотрудник радиоцентра аэродрома Женевы со скуки, поскольку прибытия самолетов в ближайшее время не ожидалось, стал крутить ручки коротковолновой шкалы, надеясь поймать что-либо интересное. Вдруг он услышал громкие позывные, передаваемые сигналами Морзе, что привлекло его внимание. Дело в том, что после начала

51 Рёсслер Рудольф (1897—1958) — немец-антифашист. Участник Первой мировой войны. После прихода нацистов к власти переехал в Швейцарию, где в 1936 г. открыл небольшое издательство. Являлся ключевой фигурой советской разведывательной группы в Швейцарии, имея тесную связь с верховным главнокомандованием вермахта и получая информацию не позже чем на следующий день после принятия решений. В мае 1944 г. вся группа была арестована, но освобождена в сентябре того же года. После войны остался в Швейцарии. Умер в нищете.

52 Радо Александр (Шандор Рудольфи) — резидент советской разведки в Швейцарии в годы Второй мировой войны (псевдоним Дора). Уроженец Венгрии, член компартии. В качестве агента Коминтерна работал в начале и середине 30-х годов в Париже. Его разведгруппа имела также ячейки в Испании и Югославии. После освобождения Франции перебрался в Париж, а после окончания войны возвратился в Москву. Был арестован и освобожден только после смерти Сталина. В 1953 г. уехал в Венгрию, где и умер в 1981 г.

{232}

войны радиолюбительство в Швейцарии было запрещено. Записав позывные и радиочастоту, он доложил о случившемся своему начальнику, который сообщил об этом в полицию.

Радиостанцию стали прослушивать, а вскоре и запеленговали. Она находилась в Женеве.

В ходе расследования был запеленгован еще один передатчик, работавший также в городе и в том же режиме. Это были рации Болли и Хамеля. Полиция предположила, что речь идет о британских передатчиках или же местных коммунистических, передававших информацию в Германию. Не исключено, что полиция уже тогда засекла и мой радиопередатчик в Лозанне.

Почему швейцарцы в течение целого года ничего не предпринимали и занялись этими тремя передатчиками только осенью 1943 года, я не знаю. Возможно, они надеялись, что, перехватив побольше радиопередач, сумеют их расшифровать. Может быть, они заняли выжидательную позицию, полагая, что это — передатчики союзников. Вполне вероятно, что они так ничего бы и не стали предпринимать, если бы немецкий абвер не разъяснил им истинное положение дел и не оказал на них давление. Ответ на этот вопрос могут дать только швейцарские полиция и генеральный штаб.

...Между тем осенью начались активные действия спецслужб. Для точного определения местонахождения передатчиков были привлечены радиопеленгаторы ближнего действия на автомашинах, но дело оказалось непростым, так как оба находились в густонаселенном районе города (это была наша мера предосторожности). Когда передатчик засекали на небольшой площади, использовался метод, весьма успешно применявшийся немцами и ими же изобретенный, для выявления радиопередатчиков союзников на оккупированных ими территориях. Во время работы радиопередатчика один за другим от электросети отключались подозрительные дома. Если при отключении света передатчик замолкал — результат был достигнут. Таким же образом были обнаружены рации Болли и Хамеля.

{233}

9 октября я завтракал в кафетерии и просматривал газету "Трибюн де Женев". И тут мне на глаза попалась небольшая заметка о том, что в Женеве обнаружен нелегальный радиопередатчик и обслуживавший его персонал арестован. В других газетах этого сообщения не было. Той же ночью я слышал, как Центр несколько раз вызывал Хамеля, но тот не отвечал. Я предположил, что случилось нечто ужасное. На следующее утро у меня зазвонил телефон, и я услышал голос Радо:

— Думаю, что вам будет больно слышать это, но Эдуард чувствует себя очень плохо, пришлось вызвать врача. Осмотрев больного и проконсультировавшись со специалистами, он пришел к выводу, что его необходимо срочно положить в больницу.

Я выразил формальное сочувствие, мозг же мой работал лихорадочно. Ведь сказанное означало, что теперь только мой передатчик оставался для связи с Центром (в душе я надеялся, что рация Болли уцелела). Голос Радо звучал взволнованно, что, впрочем, соответствовало теме разговора. Он опасался, как бы и самому не загреметь в "больницу".

На следующий день он позвонил снова и предупредил, что навестит меня поздно вечером, чего никогда раньше не делал. Когда он пришел, то рассказал, что арестован не только Хамель, но и Маргарет во время обыска квартиры Болли. Хамеля взяли, когда он работал на передатчике. Одновременно произвели обыск на квартире Болли и арестовали Маргарет. Она была в постели с неким Петером, оказавшимся агентом немецкого абвера, которому удалось втереться в доверие к девушке. Для абвера его арест вместе с ней, как соучастника, оказался тяжелым ударом.

Мы так и не поняли, почему швейцарцы, так долго бездействовавшие, вдруг развили бурную деятельность. Предварительное наблюдение за подозрительными домами они, однако, не установили, в противном случае могли бы одним ударом взять всю агентурную группу, включая Радо. Тот навестил Хамеля через несколько часов после его ареста, когда полиция еще занималась обыском. К счастью, Хамелю удалось в последний

{234}

момент перевести стрелки часов, висевших у окна, на положение "опасность". Если бы они показывали двенадцать, молено было бы входить без опаски.

Обо всем случившемся мы поставили в известность Центр. "Директор" выразил сожаление, однако распорядился продолжать передачу информации Люси в связи с ее большой важностью. Радо должен был воспользоваться помощью компартии и подыскать новых радистов. Его же одолевали заботы в связи с разгромом организации и страх из-за нарушения основных правил безопасности и возможности собственного ареста. В тайнике на квартире Хамеля он держал документацию — сводку финансовых расходов всей агентурной группы и копии переданных радиограмм. Кроме того, там же находилась и его книга, которую использовали для шифровки радиограмм. Во время обыска тайник отыскали. И Радо, не без оснований, опасался, что полиция, воспользовавшись этими материалами, сможет раскрыть ключ кода и прочитать все перехваченные ранее радиограммы. Таким образом, оставался только мой радиопередатчик и личный код.

В переданной нами ранее информации содержались и сведения о новой эрликоновской пушке швейцарского производства, которая была еще засекречена. При тщательном анализе всех данных полиция могла бы выйти на источник — их же военного обозревателя Рёсслера. Тем самым под угрозу попадал самый ценный наш источник информации. А из финансовой документации полиция могла почерпнуть данные обо всей агентурной группе, в том числе и обо мне. Как показало дальнейшее развитие событий, опасения мои были обоснованными.

Через несколько дней Радо сообщил мне, что женевским членам компартии удалось установить связь с находившимися в тюрьме Хамелем и Болли через одного из охранников. Хамель сообщил, что ему показали мою фотографию: вот, мол, глава всей разведывательной сети. По всей видимости, они тогда еще не знали о существовании Радо. Тот немедленно выехал в Берн, где скрылся, но вскоре нашел в себе мужество,

{235}

возвратился и даже поселился в своей квартире. Выявив за собой слежку, как ему показалось, он перебрался в Женеву и там скрывался у одной супружеской четы, симпатизирующей коммунистам.

Об этих делах я сообщил в Центр и получил задание возглавить нашу группу. "Директор" известил меня, что Радо по его приказу должен познакомить меня с главными своими связниками — Пакбо и Цисси. Хотя Радо уже не использовал свой код, Центр все равно время от времени посылал ему этим кодом радиограммы, считая, что его расшифровать невозможно.

Радо согласился свести меня с Пакбо, Цисси же отказалась от знакомства, боясь, что ее раскроют,— два месяца тому назад к ней на квартиру якобы заходили два немецких агента. Как стало ясно позже, после моего освобождения из тюрьмы, это была просто отговорка самого Радо. Причину мне понять было нетрудно: Радо хотел во что бы то ни стало остаться во главе организации, даже действуя вопреки приказам Центра. Знал он и о том, что моя встреча с Цисси могла бы обернуться большой для него неприятностью: у нее я мог бы сверить свои данные, в особенности финансовые. Радо требовал, чтобы я выдавал большие суммы денег для оплаты Цисси и её доверенных лиц, и присваивал при этом значительную их часть. И все же мы с ней встретились годом позже.

Затем Радо принял решение лично получать поступавшую от Люси информацию и передавать ее мне через связника, а связь Пьера Николя со мной взялся обеспечивать сам. Пьер был сыном Леона Николя, лидера крайне левых в женевской партийной организации, который подыскивал для нас радистов, чтобы мы смогли задействовать новые передатчики.

Через некоторое время Радо сказал, что для нашей агентурной сети, да и для него самого будет, пожалуй, лучше и надежнее, если он найдет убежище в британской дипломатической миссии (в то время в Швейцарии советского представительства не было, ближайшие находились в Анкаре и Лондоне). В этом случае наша сеть работала бы лучше; правда, пришлось бы ввести англичан в курс дела. Радо не имел личных

{236}

связей с англичанами, поэтому Пакбо пришлось действовать через своего посредника Залтера, атташе по балканским проблемам. Англичане выразили готовность укрыть в случае необходимости Радо у себя. Оставалось согласовать этот вариант с Центром, куда я и передал просьбу Радо. Буквально в следующем же сеансе связи Центр ответил решительным "нет" и выразил удивление, что такой старый и опытный работник мог додуматься до подобного предложения, ведь "англичане выйдут непременно на его линии связи и попытаются использовать их в своих целях".

Такое отношение к межсоюзническому сотрудничеству разочаровало Радо, хотя оно и ранее проявлялось в аналогичных случаях. В 1942 году, например, в наши руки попали документы и планы, имевшие большое оперативное значение как для Советского Союза, так и для Великобритании. Сообщить о них по радио мы, конечно, не могли. Тогда Радо предложил передать их по надежным каналам англичанам. Центр на это предложение отреагировал тут же: "Упомянутые материалы сжечь". С точки зрения Центра было все равно: попадут ли документы союзникам или же в руки немцев.

Как раз в это время я получил от Хамеля еще одно сообщение, переданное через того же охранника. От следователя ему стало известно, что органы безопасности напали на след еще одного передатчика в Лозанне и туда направляются специалисты, чтобы определить его точное местонахождение.

Я поставил Центр об этом в известность, но получил указание продолжать передачу жизненно важной информации от Люси, несмотря на риск. Поскольку другого передатчика мы в то время не имели, а у меня не было возможности сменить квартиру, решили передавать только информацию от Люси.

В то время я встречался с Радо два раза в неделю, когда была возможность и не нарушались необходимые меры безопасности. Для Радо эти встречи имели одно только значение — передать мне полученную информацию. Мы, как положено, тщательно уточняли, нет ли за кем-то из нас слежки. В конце октября мы договорились встретиться в городском парке Женевы,

{237}

у входа. Радо приехал на такси и вошел в парк. Я же заметил, как водитель такси, едва успев положить в карман полученные деньги, поспешил к ближайшей телефонной будке и стал куда-то звонить. Я тут же предупредил Радо, и на всякий случай — если даже это было просто совпадение — мы покинули парк через разные выходы. Оказалось, мы ушли вовремя. Позже мне стало известно, что полиция раздала фотографию Радо всем водителям такси в Женеве. И таксист, опознав его, позвонил в полицейское управление. Все патрульные автомашины, находившиеся в городе, получили распоряжение перекрыть выходы из парка. Но они опоздали.

Этот случай оказался, судя по всему, последней каплей, переполнившей чашу опасений Радо. С тех пор он не вылезал из своей мышиной норки, скрывшись ото всех. Спустя год он покинул страну, не принимая больше никакого участия в работе агентурной сети. У него просто-напросто сдали нервы. Вряд ли стоит его за это упрекать. Ведь он долгие годы работал с большим перенапряжением. К тому же из-за развернувшихся активных военных действий в его группу были включены другие организации, так что агентурная сеть значительно увеличилась. Ему стоило большого труда установить со всеми связь и наладить работу объединенной сети, но на какое-то время это удалось. С удовольствием вспоминаю время, когда он находился на высоте своего положения, оставаясь для внешнего мира гениальным картографом. Только в последние дни и недели своего пребывания в Швейцарии он превратился в затравленную охотниками лису, а потом буквально сломался в Париже и Каире. Судьба его известна только Центру. Он был не без греха в отношении денег, но и сумел заставить своих агентов работать с наибольшей отдачей. И по-своему оставался верен своим руководителям.

К несчастью, наша агентурная сеть постоянно ощущала недостачу средств. Резервы моего часового предприятия были сведены до 5 тысяч долларов. Чтобы хоть как-то выкручиваться, Радо занял у местной партийной организации 5 тысяч долларов да столько же еще и у Пакбо. В то время расходы сети на различные цели составляли до 10 тысяч долларов в месяц,

{238}

не говоря уже о премиальных. Наше и без того бедственное финансовое положение осложнилось из-за того, что "директор" рекомендовал мне израсходовать 10 тысяч долларов на подкуп тюремной охраны, чтобы организовать побег Хамеля и Болли. Особое опасение вызывала у него Болли как более молодая и наименее опытная, она могла не выдержать допросов и "расколоться". Она знала настоящие имена — мое и Пакбо, и многое знала о Радо.

Мои финансовые заботы, однако, окончились довольно скоро. В ночь с 19 на 20 ноября в свое обычное время — через полчаса после полуночи — я установил связь с Москвой, передал короткое сообщение и стал принимать длинную радиограмму Центра.

Примерно через три четверти часа раздался грохот взламываемых дверей, и в мою комнату ворвались полицейские. Таким образом, в час пятнадцать минут ночи 20 ноября я оказался в руках "врачей". После моего ареста связь Центра со Швейцарией оборвалась.

БАРБАРА ТАКМАН: ОШИБКА НЕМЦЕВ

Афера с известной телеграммой Циммермана стала одной из тех причин, которые побудили Соединенные Штаты вступить в Первую мировую войну. Циммерман, который в начале 1917 года занимал пост статс-секретаря в Берлине, послал немецкому послу в Мексике радиограмму, в которой изложил план развертывания немцами неограниченной подводной войны. Поскольку это могло вовлечь США в войну, Циммерман предложил, чтобы Мексика выступила на стороне Германии, за что могла бы получить назад "потерянные ею территории в Техасе, Аризоне и Нью-Мексико ". Закодированный текст телеграммы отправили по каналам связи американского правительства, которые были предоставлены немцам президентом Вильсоном при условии, что немецкие послания будут служить исключительно делу мира, переговоры о котором начались в 1916 году.

В комнате номер 40 управления английской морской разведывательной службы в Лондоне работала группа аналитиков во главе с известным адмиралом Холлом, которая уже давно раскрыла часть немецкого дипломатического и морского кода. Этим экспертам удалось расшифровать телеграмму Циммермана, текст которой был незамедлительно передан в США и лег на стол президента Вильсона.

Отрывок из повествования Барбары Тухман как раз воссоздает события в комнате номер 40 в день перехвата телеграммы Циммермана.

{335}

...Утром того дня из пневматического трубопровода в железную корзиночку поступила почта. Дежурный офицер открыл капсулу и просмотрел документы, среди которых находилась и перехваченная телеграмма немцев. Бегло глянув на нее, он установил, что текст ее зашифрован не морским кодом, поэтому он передал телеграмму в соседнюю комнату. На депеше стояла дата 17 января 1917 года. Кровопролитная война продолжалась к тому времени уже тридцать месяцев и не приносила заметных успехов обеим сторонам.

В комнате секретного отдела в Уайтхолле в тот день несли службу два гражданских сотрудника, имевших прямое отношение к расшифровке кодов. Отдел этот безобидно назывался просто "комната номер 40". Один из служащих — Уильям Монтгомери, долговязый седовласый ученый сорока шести лет, другой — Найджел де Грей, которому исполнился всего тридцать один. Они не подозревали, что стояли на пороге исторического события. Де Грей положил на стол перед собой перехваченное сообщение. Оно состояло из цифр в группах — по четыре, пять, а в одном случае и из трех цифр. Де Грей обратил внимание на то, что сообщение необычно длинное. По его оценке, в нем насчитывалось не менее тысячи групп.

Утро было морозным и не сулило каких-либо перемен на третьем году войны. Громадные потери в битве на Сомме — 6 тысяч убитых английских солдат только за один день. Всего же за пять месяцев этого сражения обе стороны потеряли более одного миллиона человек, однако линия Гинденбурга так и не была прорвана. Под Верденом союзники и противник уложили полмиллиона человек, и тоже безрезультатно, не добившись никаких стратегических результатов. Противоборствующие стороны сцепились друг с другом в смертельной схватке наподобие дерущихся лосей, скрестивших огромные рога. Франция была почти полностью истощена, Россия едва держалась, Румыния, выступившая на стороне союзников, стала театром военных действий и была сильно разрушена.

Положение противника было не лучшим. Немцы питались почти исключительно картофелем, в армию призывали

{336}

пятнадцатилетних и заделывали трещины в кайзеровской короне все более жесткими мерами. Сделанное ими несколько недель назад предложение начать переговоры о мире было всего лишь предлогом, чтобы выиграть время и дать возможность немецкому генеральному штабу подкрутить гайки в слабеющей Австрии, да и в собственном тылу. Таково было предположение экспертов из комнаты номер 40, ибо никаких явных признаков того, что немецкое руководство стремилось к тотальной победе менее, чем союзники, не наблюдалось.

Англия еще располагала определенными силами, но не имела денег. И что еще хуже — никаких идей. Новые командующие направляли скрипящую машину войны по проторенным дорожкам. Они не задавались вопросом, следует ли начинать новое наступление на фронте, их интересовало только то, на каких позициях и в каких окопах они получат более сильный отпор. Конца войны видно не было.

Монтгомери и де Грей принялись изучать группы цифр, не ожидая ничего иного, кроме как продолжения затянувшейся бесплодной переписки Берлина с Вашингтоном по вопросам заключения мира. Мирные переговоры были любимейшим прожектом президента Вильсона. Стремясь добиться окончания войны, он, словно зашоренный, пытался найти компромиссное решение, не видя, что обе стороны и не помышляют о компромиссе. Берлин, заинтересованный в его нейтралитете, позволял ему произносить длинные речи. Но союзников разглагольствования только раздражали. Им были нужны не посредничество Америки в деле установления мира, а ее свежие силы и военная мощь. Ничто другое не могло сдвинуть войну с мертвой точки. Америка располагала оружием, деньгами, кораблями и людьми — всем тем, в чем нуждались союзники, но Вильсон практически ничего не предпринимал. Посматривая сквозь свои очки, он читал обеим сторонам нотации, как им следует себя вести. Казалось, ничто не сможет побудить Америку отказаться от столь выгодной позиции, и она будет ожидать, пока война не истощит Европу окончательно.

{337}

Верхняя группа цифр в тексте была 13042. Де Грей расценил ее как вариант группы 13040, являвшейся титульной в немецком дипломатическом коде. Он сообщил об этом Монтгомери, который тут же открыл сейф и достал из него книгу, которую держал так, будто бы это была склянка с надписью "яд". И хотя на ее обложке не было черепа и костей, история ее как раз и была связана с многочисленными смертями. Чтобы ее заполучить, было перепахано морское дно, за нее было пролито море крови и положены сотни жизней. Это был экземпляр секретной немецкой кодовой книги за номером 13040. Монтгомери достал еще одну книгу, в которой были собраны все известные англичанам варианты кода, полученные в результате сравнения сотен перехваченных телеграмм и радиограмм. Так им удалось частично реконструировать ключ, по которому была зашифрована телеграмма.

Дешифровщики занялись сначала подписью, которая могла бы указать на посольство. Третьей группой от конца в последней строке были цифры 97556. Такие цифры обычно употреблялись немцами для обозначения имен или редко употребляемых слов. Исходя из собственного опыта, Монтгомери и де Грей сконцентрировали свое внимание именно на этой цифровой группе. И вот, как по мановению волшебной палочки, появилось имя, хорошо им известное,— Циммерман, немецкий статс-секретарь.

Возвратившись к началу текста, они стали искать адрес. Но вместо имени появились слова "совершенно секретно". Далее они прочитали: "Лично к сведению его высокопревосходительства". Поскольку телеграмма адресована в Вашингтон, то таким титулом должен именоваться немецкий посол граф Берншторф.

Экспертам показалось было, что речь идет о рутинных вопросах, как вдруг появилось необычное слово — "Мексика". Задавшись вопросом, что немцы могут сказать о Мексике, они продолжили работу уже с интересом. Удалось расшифровать слово "союз", а затем, к их удивлению, возникла "Япония". Слово это повторилось в предложении: "мы и Япония". Посмотрев друг на друга, дешифровщики подумали:

{338}

а не могла ли Япония, бывшая на стороне союзников, перекинуться к противнику? Они удвоили свои усилия, перестав бормотать варианты, а только молча наносили закорючки. Страницы книги кода лихорадочно листались взад и вперед. На бумаге появлялись новые слова, многие из которых после проверки отбрасывались.

Через два часа появился уже вполне читаемый, хотя и с разрывами, текст.

Он состоял из двух частей, так как посольство получило две различные депеши. Первая была более длинной и адресована Берншторфу. Его уведомляли о намерении Германии начать с 1 февраля неограниченную подводную войну. Этого решения союзники ожидали и побаивались. "Неограниченную" — означало, что подводные лодки без всякого предупреждения станут топить все торговые суда как противника, так и нейтральные, которые появятся в зоне военных действий. Берншторфу предписывалось не сообщать правительству США об этом решении до 1 февраля. На случай, если бы Америка нарушила нейтралитет в связи с объявлением неограниченной подводной войны, прилагалась вторая депеша. Она состояла из 150 цифровых групп и начиналась словами:

"Берлин, В 158, 16 января 1917 года. Совершенно секретно. Для личного ознакомления его высокопревосходительства и передачи надежным путем кайзеровскому посланнику в Мексике".

Само сообщение посланнику фон Экхардту значилось под цифрой 1, но было расшифровано не до конца:

"Предполагаем начать с 1 февраля неограниченную подводную войну, стараясь в то же время, чтобы Америка оставалась нейтральной... Если нам не удастся (сохранить ее нейтралитет?), предлагаем (Мексике?) союз на следующей основе: (совместное) ведение войны и (совместное) заключение мира... Его высокопревосходительство может предварительно секретно дать понять президенту, (что мы?) войну с США (рассматриваем как вполне возможную?)... (Япония) —Одновременно содействовать установлению между нами и Японией... Пожалуйста, сообщите президенту, что... наши

{339}

подводные лодки... принудят Англию через несколько месяцев заключить мир. Получение подтвердите.

Циммерман".

Дешифровщики не верили своим глазам. Ведь немецкий статс-секретарь давал им в руки рычаг, с помощью которого можно было встряхнуть Америку. Мексика являлась главным объектом инвестиций США за рубежом и в то же время основным очагом напряженности. Дважды за последние три года американские войска были вынуждены вмешиваться, и на день отправления телеграммы там было задействовано 12 тысяч человек под командованием генерала Першинга. И в отношении Японии Соединенные Штаты были сильно обеспокоены. С учетом этих обстоятельств, предложения Циммермана должны были наверняка вывести американцев из состояния нейтралитета.

Тридцать цифровых групп телеграммы расшифрованы еще не были, и дешифровщики никак не могли извлечь из них что-либо вразумительное. Они даже не предполагали, что как раз в них-то и была заключена взрывная сила. Только через несколько дней кропотливой и непрестанной работы они оказались в состоянии реконструировать и эту часть телеграммы. Они установили, что Германия недвусмысленно обещала оказать Мексике содействие в присоединении ранее потерянных областей в Техасе, Аризоне и Нью-Мексико.

Теперь можно было приступать к действиям. Это уже было прерогативой адмирала Холла, директора морской разведки.

Монтгомери выбежал из комнаты, чтобы позвать адмирала. Возвратившись, он пропустил впереди себя человека невысокого роста, со здоровым цветом лица и золотыми адмиральскими нашивками на рукавах. Само присутствие адмирала сэра Уильяма Реджинальда Холла вызывало у его подчиненных желание немедленно совершить что-нибудь героическое. Во всяком случае, когда адмирал появился и де Грей, встав, молча протянул ему исписанный листок бумаги, он чувствовал нечто подобное.

— Это Циммерман? — спросил адмирал, пробегая глазами текст.

{340}

Периодическое подрагивание век, из-за чего он получил прозвище Подмигивающий Холл, по мере чтения ускорялось, маленькая его фигура, казалось, напряглась, голубые глаза стали лучиться, а седой ежик волос, обрамлявший лысый розовый череп, встал дыбом. К концу чтения перед дешифровщиками сидел демонический Каспар в военной форме.

Холл сразу же понял, что в его руках это либо смертельная опасность, либо вероятное чудо. Только вступление США в войну смягчило бы угрозу неограниченной подводной войны, которая могла достичь ожидаемой немцами цели — отрезать союзников от источников снабжения, прежде чем Америка сумеет отмобилизовать свою армию и послать им помощь.

Холл уже несколько месяцев знал, что именно так и должно было произойти. Подводные лодки никогда не использовались для благородных целей. Требовать, чтобы они всплывали на поверхность и предупреждали экипаж корабля о предстоящем торпедировании, подставляя себя под огонь противника, означало бы полный абсурд. Он знал, что немцы соглашались с предложениями Вильсона об ограничении их действий не по моральным соображениям, а исключительно по материальным — только потому, что не имели пока достаточного числа подводных лодок. Вместе с тем ему было известно, что трубы заводов в Киле дымили день и ночь, спуская на воду все новые подводные лодки, стремясь как можно скорее довести их число до двухсот. Именно столько требовалось Германии, чтобы устроить морской Верден и принудить Англию встать на колени. Эта телеграмма свидетельствовала, что роковое число "двести" будет в самом скором времени достигнуто.

— Две недели,— сказал Холл.

Через две недели наступит 1 февраля — дата, означенная в телеграмме Циммермана. В этот день усилия Англии по поддержанию жизненно важной артерии, шедшей от Персии до ее берегов, будут подвергнуты тяжелым испытаниям. Холл нисколько не сомневался, что слова Циммермана "Англия через несколько месяцев будет вынуждена запросить мира " не были пустой фразой.

{341}

Мысль его работала быстро, он пытался поставить себя на место немцев. Они начали отчаянную игру, понимая, что неограниченная подводная война может заставить все еще нерешительного дракона, сидевшего в Белом доме, выпрыгнуть из своей клетки. По всей видимости, они рассчитали, что подводные лодки пустят корабли англичан на дно быстрее, чем Америка сможет мобилизоваться. К тому же она вообще могла и не делать этого. В таком случае рискованная попытка себя бы оправдала. Теперь же в руках Холла оказалось средство, любезно предоставленное самим господином Циммерманом, которым наверняка можно расшевелить американцев.

Вместе с тем Холл понимал, почему Циммерман послал эту телеграмму. На случай, если американцы на угрозу подводной войны объявят войну Германии, Циммерман намеревался устроить им трудности, с которыми им придется повозиться со своей стороны Атлантики. Это была умная тактика, неоднократно опробованная. Он нацелился непосредственно на Мексику и Японию — страны, давно уже враждебно настроенные по отношению к США, которые могли немедленно занять возникшую брешь... Сколь правильный расчет и сколь корректный!

"Да,— думал Холл,— немцы не дураки". Внутренне, однако, он ликовал. Не хватило всего нескольких фатальных сантиметров, чтобы они оказались хитрее. Ведь Циммерман полагал, что его код расшифровке не поддается: разве "научное совершенство" и "сделано в Германии" не однозначные понятия? Поэтому код использовался с самого начала войны без изменений. "На войне нельзя ни во что верить безгранично",— размышлял Холл, хорошо зная, что все радиограммы немцев перехватывались и прочитывались.

Статья из журнала "Лайф" ХРАНИТЬ СЕКРЕТЫ·

Эти необычные документы были опубликованы сразу же после окончания Второй мировой войны. Ничего подобного история разведок раньше не знала. В них рассматривается другой аспект кодового шпионажа и показана необходимость тщательно скрывать любые акции, которые дали бы понять противнику, что его коды и шифры вскрыты, а радиограммы читаются. В нормальных обстоятельствах это означает, что полководец, получивший информацию о силах и средствах противника из подслушанных и расшифрованных сообщений, не должен ему показывать, что у него происходит утечка информации. В нашем случае то серьезное преимущество, которое имели Соединенные Штаты, читая зашифрованную информацию японцев, подвергалось опасности с совершенно неожиданной стороны.

В период избирательной кампании 1944 года генерал Джордж Маршалл написал кандидату от республиканцев Де-ви два письма, в которых сообщал, что армейским дешифров-щикам удалось раскрыть японский код "Ультра". Об этом факте поспешили сообщить в журнале "Лайф" в номере от 24 сентября. Главный редактор Джон Чемберлен писал, что Маршалл хотел тем самым предостеречь Деви от того, чтобы высказать свое отношение к японской политике правительства Рузвельта накануне событий в Перл-Харборе. Содержание писем оставалось секретным до начала декабря 1945 года, когда

{343}

Маршалл выступил на заседании комитета конгресса, занимавшегося проблемами Перл-Харбора. Текст этих писем приводится ниже дословно.

...Пробежав несколько абзацев первого письма, губернатор Деви прекратил чтение, поскольку, как предупреждал Чемберлен, "в письме могла содержаться информация, известная ему из других источников, и кандидат в президенты не мог давать непродуманных обещаний".

Генерал Маршалл написал ему второе письмо, в котором говорилось, что губернатор может считать себя свободным от каких-либо обязательств. На этот раз Деви прочитал письмо до конца, решив после раздумий и консультаций с ближайшими помощниками не использовать в ходе избирательной кампании полученную им информацию.

ПЕРВОЕ ПИСЬМО

"Совершенно секретно (лично мистеру Деви) 25 сентября 1944 года

Глубокоуважаемый господин губернатор!

Пишу вам, не посвятив в суть вопроса никого, кроме адмирала Кинга (давшего клятвенное обещание молчать об этом), поскольку мы сталкиваемся с большими трудностями, связанными с политическими выводами, которые сделал конгресс, рассмотрев вопрос о нападении японцев на Перл-Харбор.

То, о чем я хочу вам сообщить, носит строго секретный характер, и я хочу в связи с этим просить вас либо никому ничего не говорить о содержании письма, либо вообще не

{344}

читать его дальше и сразу же возвратить человеку, передавшему его вам.

Было бы, конечно, лучше, если бы мне удалось переговорить с вами лично. Но я не могу этого сделать, чтобы не давать повода прессе и радио высказывать свои догадки, почему начальник штаба сухопутных войск в этот исключительный момент ищет встречи с вами. Поэтому я написал это письмо, которое передаст вам полковник Картер Кларк. Полковник является начальником секретного отдела военного министерства.

Вкратце дилемма, вытекающая из политических дебатов в конгрессе, состоит в следующем.

Элементарную оценку перл-харборской истории дают сведения японских дипломатов, перехваченные нами. Наши де-шифровщики уже в течение ряда лет занимались проблемой конструкции машины, которую японцы используют для зашифровки своих дипломатических переговоров и информации. Исходя из этого, нами была сконструирована машина такого же типа, которая осуществляет дешифровку.

С тех пор мы располагали огромным количеством информации о передвижениях японцев в Тихом океане. Эту информацию мы передавали в государственный департамент (дело в том, что мы снабжаем госдепартамент информацией, а не наоборот, как это представляется публике). К несчастью, в перехваченной информации ничего не говорилось о японских планах в отношении Гавайев. Поступило только сообщение от 7 декабря, попавшее в наши руки лишь 8 декабря, когда было уже поздно.

Нынешняя дилемма состоит в том, что мы, продолжив свою работу по расшифровке кодов, раскрыли и другие ключи, в том числе и немецких шифров. Основная информация о намерениях Гитлера в Европе следует из сообщений барона Ошимы, который передает из Берлина японскому правительству подробности своих переговоров с Гитлером и немецким Руководством закодированными радиограммами. Шифр в Них используется тот же, что и в период событий в Перл-Харборе.

{345}

Должен пояснить деликатность ситуации, поскольку наше преимущество может быть сведено к нулю, как только у японцев возникнет хоть малейшее подозрение, что мы читаем их сообщения. Так, например, перед сражением в Коралловом море нам стали известны планы и намерения японцев, в результате чего даже то небольшое количество кораблей, которые находились в том районе, оказались в нужное время на нужном месте. Кроме того, нам удалось сосредоточить свои ограниченные возможности, чтобы воспрепятствовать действиям японцев на островах Мидуэй, тогда как основные наши силы находились на удалении порядка 3 тысяч миль.

Нам были полностью известны силы их флота в период этой операции, а также то, что на Алеуты они высадились немногочисленным отрядом, захватив лишь Атту и Киску.

Наши операции на Тихом океане в значительной степени определяются информацией о сосредоточении японских сил. Нам известны численность их гарнизонов, запасы продовольствия и боеприпасов и их поставки. Более того, что особенно важно, мы контролируем передвижение флота и знаем маршруты их конвоев.

Большие потери японцев в кораблях, вызванные атаками наших подводных лодок, объясняются тем, что мы своевременно узнаем точные даты выхода в море конвоев и их маршруты и направляем подводные лодки в соответствующие районы.

Атаки самолетов с авианосцев адмирала Халзи на японские корабли, стоявшие, например, в бухте Манилы и других местах, исходят из правильного выбора времени и мест нахождения конвоев.

Из вышесказанного вы можете видеть, к каким трагическим последствиям могут привести политические дебаты, ведущиеся в настоящее время в конгрессе по вопросу о Перл-Харборе, если нашим противникам (как японцам, так и немцам) будет дан хоть какой-то намек на источники, из которых мы черпаем информацию.

{346}

Из доклада Робертса по Перл-Харбору в свое время были исключены совершенно секретные факты, вследствие чего он оказался неполным. Подобные меры ныне необходимы в еще большей степени, так как наши возможности наблюдения и контроля значительно возросли.

Разрешите привести еще один пример щекотливости ситуации. Люди Донована (Управление стратегических служб), не поставив нас в известность, учинили "обыск" в служебных помещениях японского посольства в Португалии. Эта акция привела к тому, что японцы сменили код, используемый военными атташе. Хотя с тех пор прошло уже более года, расшифровать новый код нам еще не удалось. Так что этот источник информации нами потерян, а ведь он давал возможность судить о положении дел в Европе.

Из недавнего выступления конгрессмена Харнесса японцы могут сделать вывод, что мы читаем их коды, хотя сам мистер Харнесс, да и американская общественность вовсе не это обстоятельство имели в виду.

Время и сценарии проведения операций генералом Эйзенхауэром, в частности, и все операции в Тихом океане зависят от информации, которую мы получаем из перехваченных закодированных сообщений противника. Это обеспечивает не только наши победы, но и сохраняет жизнь многих американцев — с учетом ведущихся еще военных действий и скорого окончания войны.

Привожу все эти факты для вашего сведения в надежде, что вы оцените актуальность затрагиваемой проблемы и возможность трагических последствий, которые могут быть вызваны ведущейся сейчас политической кампанией,— а они должны быть обязательно предотвращены. Хотел бы добавить, что недавнее предложение конгресса — рассмотреть официально способы и методы получения информации в войсках и на флоте — вынудило меня отозвать в Соединенные Штаты командира корпуса генерала Герова. Его подразделения и части ведут бои под Триром, а он вызывается для дачи показаний в то время, как немцы перешли там в контрнаступление! Но это — мелочь по сравнению с угрозой потери сведений, получаемых радиоразведкой.

{347}

Пожалуйста, возвратите это письмо через его подателя. Я буду хранить его в сейфе с другими секретными документами и представлю вам, если вы того пожелаете.

Преданный вам Д. Маршалл".

ВТОРОЕ ПИСЬМО

"Совершенно секретно (лично мистеру Деви) 27 сентября 1944 года

Глубокоуважаемый господин губернатор!

Полковник Кларк, мой вчерашний посланник (26 сентября), сообщил мне о результатах передачи вам моего письма от 25 сентября. Если я его правильно понял, вы:

а) не были готовы к договоренности, заключающейся в "непередаче кому-либо сообщенного вам", поскольку вы полагали, что некоторые факты вам и без того известны — из числа тех, о которых шла речь в письме,— что вызвано было, по всей видимости, словами "секретный код";

б) посчитали необходимым, чтобы о таком письме, посланном вам офицером, в моем положении, как кандидату в президенты, знал президент.

Что касается пункта "а", то я вполне уверен в том, что вы прочитаете все письмо до конца и не скажете ничего третьим лицам о сообщенном вам лично мною.

В отношении пункта "б" даю свое слово, что ни военный министр, ни президент не будут знать о посланном мною вам письме или о намерениях сообщить вам подобную информацию.

Заверяю вас, что лицами, видевшими эти письма или знающими о их существовании, являются адмирал Кинг и семеро высших офицеров, ответственных за обеспечение безопасности

{348}

разведывательной службы, да еще мой секретарь, напечатавший эти письма.

Хочу, чтобы вы поняли, что эти письма направлены вам по моей личной инициативе. С адмиралом Кингом я посоветовался лишь тогда, когда они были уже написаны. Я придаю рассматриваемым в них вопросам столь большое значение, поскольку связанный с ними риск чрезвычайно велик. Убежден в том, что следует предпринять все возможное, дабы соблюсти интересы вооруженных сил..."

(Далее второе письмо в основном повторяет содержание первого.)

IX АНАЛИЗ: ОЦЕНКА РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЙ ИНФОРМАЦИИ

Работа самого хорошего офицера разведки и способных агентов может оказаться бесполезной, если там, куда поступает их информация, ее используют неправильно или же она приходит с опозданием, и уж тем более, если ее оценивают ошибочно. Приведенные мной примеры как раз иллюстрируют сказанное. В обоих случаях — Перл-Харбор в 1941 году и Арденнское сражение в 1944 году — оценку поступившей информации произвели неправильно, что привело к трагическим последствиям.

Оба эти события, столь различные по своему характеру, имеют тем не менее нечто общее: нежелание приписать противнику действия, которые казались нам абсолютно неразумными. Мы не могли поверить, что японская военщина, располагавшая хорошими оперативными возможностями в Юго-Восточной Азии в 1941 году, решится на фронтальное нападение на Перл-Харбор, которое представлялось для Японии самоубийственным. Нечто подобное было и с Арденнским сражением. Характер наступательных действий, избранных нацистами при их ограниченных средствах, противоречил их же собственным стратегическим интересам. Поэтому мы посчитали, что они на такое не решатся. Нашим аналитикам следовало учитывать, что противник

{369}

может видеть ту или иную ситуацию в совершенно ином свете и принять решение, которое мы считаем по меньшей мере неосторожным и не до конца продуманным. Оценить правильно такие возможности очень трудно, поэтому наша разведывательная деятельность часто страдает от предвзятости и неадекватности собственного мнения.

В качестве еще одного подобного примера можно привести события на Кубе в 1962 году, хотя в то время некоторые наши ответственные лица все же правильно оценили намерения Советов.

Роберта Уоллстеттер СООБЩЕНИЯ "МАГИКИ"·

Трагедия Перл-Харбора — один из самых ужасных примеров, когда и информации было предостаточно, и поступила она вовремя, но была либо небрежно обработана, либо не понята и даже неправильно интерпретирована, либо слишком поздно попала в руки военного командования и ответственных политиков.

Пре кде чем упрекать соответствующих военных руководителей, получивших данные разведки, следует понять, что слишком большое количество важной информации, которая дает противоречивое толкование оперативных фактов, так же сбивает с толку людей, принимающих решение, как и ее полное отсутствие. Автор предлагаемого отрывка пишет в одном из разделов своей книги:

"Если наш разведывательный аппарат и другие информационные каналы не смогли дать четкой картины намерений и возможностей Японии, то в этом виновато не отсутствие информации или ее недостаток,— мы как раз имели в то время, пожалуй, даже ее избыток. Вероятно, мы никогда более не будем иметь такого большого количества источников в нашем распоряжении ".

Непосвященному человеку деятельность наших спецслужб по раскрытию японских кодов и шифров накануне событий в Перл-Харборе представляется чем-то вроде занимательного детектива. Машина, созданная для дешифровки

{371}

японских радиосообщений, получила название "Магика". Дешифрованные радиограммы, перехваченные в последние часы перед нападением, внесли сумятицу в головы офицеров, работавших с этим сверхсекретным источником. Тот факт, что американская разведка получила полное представление о переговорах японцев, давало Соединенным Штатам значительное преимущество перед противником. И этот счастливый случай вряд ли повторим. Военное командование и высшие правительственные чиновники пользовались неслыханной возможностью ежедневно читать самую доверительную информацию, которой японское правительство обменивалось со своими послами в Вашингтоне, Берлине, Риме, Берне, Анкаре и столицах других государств мира. Они знакомились с сообщениями японских военных атташе и тайных агентов в Гонолулу, Панаме, на Филиппинах и отправленными из важнейших американских портов. Они знали наперед шахматные ходы японских дипломатов и были в курсе оценки японскими агентами американской обороноспособности. Но даже это преимущество, в соединении с информацией из других источников — британской секретной службы, авиаразведки, флота и радарной службы, не говоря уже об американском посольстве в самой Японии,-— не смогли предотвратить внезапного удара но Соединенным Штатом.

"Магика" дала четыре важные расшифровки. Первая, названная "предварительное сообщение" (токийский номер 901), говорила о том, что японское правительство согласится на американское предложение от 26 ноября:

"Это сообщение довольно пространное, поэтому будет передано в четырнадцати радиограммах. Предположительно завтра утром вы их получите. Ситуация очень сложная, так что по получении полной информации ее надлежит пока держать в секрете.

Что касается времени вручения этого меморандума Соединенным Штатам, то вам об этом будет сообщено особо. Хотелось бы, чтобы в оставшееся время он был сформулирован как можно точнее, а вы предприняли все необходимое для передачи

{372}

его американцам, как только получите соответствующие инструкции".

Однако 28 ноября послы были поставлены в известность, что "переговоры с американцами де-факто прерваны". И все же японцы придавали ответу американцев на свои предложения большое значение, поэтому "четырнадцатисерийная" депеша все же была направлена. Она была чрезвычайно объемной. Предварительное сообщение было перехвачено флотом в 7:20 утра 6 декабря и после расшифровки передано в бюро переводов в тот же день сразу после обеда. Радиоразведка приняла все меры для перехвата этой депеши.

Когда стала поступать эта депеша (токийский номер 902), выяснилось, что в ней содержалось подробное изложение позиции Японии и принятых ею мер в деле поддержания мира в Азии и тактике оттягивания решения этого вопроса Соединенными Штатами и Англией. Подобные высказывания озвучивались и раньше. Только в четырнадцатой радиограмме содержалось нечто новое — сообщение, что Япония прекращает все виды переговоров. Заканчивалась она следующими словами:

"Таким образом, страстная надежда японского правительства урегулировать японо-американские отношения и поддержать мир в Тихом океане при тесном сотрудничестве с американским правительством рухнула.

Японское правительство вынуждено с сожалением сообщить американскому правительству, что из-за позиции, занятой американским правительством, стало невозможным добиться взаимопонимания путем дальнейших переговоров".

Морская радиостанция на острове Байнбридж (неподалеку от Сиэтла) стала принимать эту депешу утром 6 декабря. Первые тринадцать радиограмм поступили одна за Другой еще утром и уже до двенадцати часов дня после расшифровки переданы телетайпом в Вашингтон. Четырнадцатую радиограмму перехватила в три часа утра 7 декабря та же радиостанция (время вашингтонское). Перевод текста не понадобился, так как шифрограмма была составлена на английском языке.

{373}

В следующей радиограмме (токийский номер 907) пояснялось:

"Посол должен передать правительству Соединенных Штатов (при возможности госсекретарю) наш ответ 7 декабря в час пополудни по вашему времени".

Это сообщение было перехвачено 7 декабря в 4:30 по вашингтонскому времени той же станцией на острове Байн-бридж и передано для перевода.

Последняя же радиограмма (токийский номер 910) гласила: "После получения и расшифровки радиограмм за номерами 902, 907, 908 и 909 немедленно уничтожьте шифровальную машину и все машинные коды. Поступите таким же образом и с секретными документами".

Радиограммы за номерами 908 и 909 были переданы из Токио послам и торговым атташе с благодарностью за проделанную работу и пожеланием доброго здоровья.

Токийскую радиограмму номер 910 перехватили в пять часов утра 7 декабря и, как обычно, после расшифровки передали для перевода.

Здесь следует упомянуть, что Токио еще 28 ноября сообщал, что через несколько дней ожидается прекращение переговоров с американцами, так что все последующие депеши не были для нас неожиданностью. В Вашингтоне, за исключением разве Курусу и Номуры, считали, что положительного ответа ожидать не приходится. В тринадцатом разделе токийского ответа содержались отчасти те же выражения, что были переданы японскому посольству в Берлине 30 ноября,— о предстоящем прекращении переговоров. В том же сообщении говорилось об "унизительном условии", выдвигаемом Соединенными Штатами, по поводу того, "что японская империя в случае вступления США в европейскую войну не должна вставать на сторону Германии и Италии". По мнению Токио, одно только это условие "делало невозможным рассмотрение американских предложений в качестве базы для переговоров".

Таким образом, по данным, полученным через "Магику", следовало ожидать прекращения переговоров в ближайшие

{374}

дни. Мысль была выражена достаточно четко — если только верить радиосообщениям.

Кажется невероятным, что абсолютно однозначно понимаемое высказывание, своевременно перехваченное и идентифицированное, оставляло еще время для действий. И действовать надо было немедленно.

Речь идет даже не о том, когда было получено последнее сообщение — в субботу или в воскресенье,— это большой роли не играло. Главное — как распорядились полученной информацией. Если исходить из предположения, что прекращение переговоров означало намерение Японии развязать войну против Соединенных Штатов, то такое доказательство имелось. Требование вручить ответ американцам в час пополудни можно рассматривать как время начала боевых действий, хотя конкретное место нападения не называлось. Многие чиновники именно так и расценили значение этого сообщения, но, к сожалению, задним числом. Однако, хотя сегодня и превалирует мнение, будто две последние радиограммы были решающими, их вместе с тем нельзя рассматривать как сигнал к войне. Потому-то никто тогда и не воспринимал заявление Японии о прекращении дипломатических отношений как сигнал к нападению на Соединенные Штаты. В информации "Магики" на это даже не было намека. К тому же о Перл-Харборе ни в одном из сообщений не говорилось ни слова.

Рассматривая все события в комплексе, следует видеть принципиальное различие оценок полученной информации до и после нападения.

Нет смысла задним числом исходить из того, что не были учтены явные признаки нападения. Нельзя забывать, как обстояли дела в то время, когда из тысячи сообщений только одно указывало на возможную катастрофу, да и то не ясно какую.

Задачу усложняет и то, что некоторые сообщения получили четкое истолкование только после случившегося.

Каждому решению предшествует некий период неопределенности и неуверенности, даже если при этом есть понимание естественного хода событий. Принимать же решения, если они

{375}

исходят из предполагаемых намерений противника, трудно вдвойне. Намерения эти, как правило, далеко не однозначны и в момент исполнения могут совершенно измениться. Естественно, их держат в секрете, а противника сознательно стараются ввести в заблуждение. Для оценки естественного хода событий следует исходить из известного высказывания Альберта Эйнштейна о том, что Господь Бог хитер, но не зол. О противнике же этого не скажешь.

Разведывательная служба, несмотря на неопределенности и неясности, случайность или преднамеренность, может уменьшить риск принимаемого командованием решения. "Ма-гика" не все прояснила, но сказала многое. Она не предупредила: "Предстоит нападение на Перл-Харбор",— но достаточно отчетливо сигнализировала о возможном нападении японцев где-то в Юго-Восточной Азии в конце недели, считая от 30 ноября, и о начале войны если не против американцев, то, во всяком случае, против Англии и Голландии. Не следует забывать, что нападение авиации на Перл-Харбор было составной частью японских планов ведения войны, к чему Вашингтон оказался неготовым. Для американцев было как гром среди ясного неба, что японцы избрали в качестве первой своей цели Перл-Харбор и предприняли воздушный налет. Некоторые из политиков еще 26 ноября высказывали мнение о возможном нападении японцев на Филиппины и передовые американские позиции. Но никто из них, естественно, не мог предсказать истинного развития событий. Да и информацию, которую они получали, можно было истолковать по-разному.

Один из важных уроков Перл-Харбора сводится к тому, что разведывательной службе придется и впредь иметь дело с перехваченными радиосообщениями, которые могут помочь понять изменения в оперативной обстановке. Сведения, которыми она будет располагать, однако, никогда не будут полными, поэтому принятие решений — по-прежнему дело ответственное и связанное с определенным риском.