Site map — Карта сайта

Вернуться к оглавлению книги: Ю. Морозов, "ПУТИ РОССИИ"

Цитируемая литература

РАЗДЕЛ II. РОССИЯ И ЕВРОПЕЙСКАЯ СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ ОБЩНОСТЬ

ГЛАВА 6. Социокультурные общности, группы, цивилизации, культуры… (ver. 2)

Перед тем как анализировать особенности России, необходимо ответить на вопрос: что же такое эти особенности? Относятся ли они только к одной стране, региону или народу? Или же, наоборот, существуют какие-то бо́льшие общности, в рамках которых отдельные народы имеют примерно те же характеристики — но, зато, резко отличаются от других народов/этносов, принадлежащих к каким-то иным общностям?

Именно эта точка зрения обосновывается в данной работе:

1. Весь Социум состоит из ряда "больших," социокультурных, общностей (СКО);
2. в них входят отдельные народы;
3. особенности этих социокультурных общностей являются решающими для успеха или неудачи социальных, экономических и иных реформ.
4. Данный конкретный человек (или малая группа) может вполне успешно "модернизироваться" ("вестернизироваться") — при условии практически полного отказа от целей и ценностей своей прежней СКО и полного сознательного перехода в другую (конечно, полностью изменятся только его потомки).
5. В конечном счёте имеется только два пути дальнейшего развития Социума:
   • либо из существующих многочисленных социокультурных общностей появится одна единая, синтетическая;
   • либо одна из имеющихся СКО подомнёт под себя все остальные.

Культура определяет духовную близость, ("spiritual affinity"), таким образом люди, одинаково чувствующие, имеющие одинаковое (близкое) поведение, ценности и цели, принадлежат одной СКО. В данном определении речь не идет об абстрактных "общечеловеческих" ценностях типа свобода, равенство и братство (ср. список Рокича [Rokeach 1968 и др.]). Важно, как люди данной СКО понимают их, какое значение они имеют для них, а также какие именно ценности и цели они имеют. Например, гуманизм включает либо любого человека-землянина, или только людей из своей этнической группы, или только мужчин, или только свободных, не рабов и т. п. Это операциональное определение, так как его можно проверять экспериментально, и использовать в обучении.

Данная глава НЕ ЯВЛЯЕТСЯ обзором работ по культурологии: в настоящее время на русском языке уже имеется (в отличие от 1960-80х годов) множество монографий, пособий, обзоров по культурологии, антропологии, кросскультурной психологии (например, Радугин, Стефаненко), переведены многие оригиналы (например, Клакхон, Гирц); поэтому мне представляется ненужным давать здесь ещё один реферат. Задача главы: как соотносится вводимое здесь определение СКО с другими.

§ 6.1 Определение СКО

СКО отличаются друг от друга по следующим параметрам:

• совокупность принимаемых большинством членов общества видов деятельности, признаваемых "полезными" и "продуктивными";
• набор наиболее престижных и наиболее отвергаемых социальных ролей;
• цели и потребности людей, рассматриваемые в данной СКО как общезначимые и самоценные;
• ценности, лежащие в основе поведения людей (особенно в сфере производства, а также демографические установки — брачность, репродуктивность и пр.);
• верования и убеждения, традиции, нормы, обряды и ритуалы, ритуальные действия, формы и методы воспитания детей и организации образования;
• система отношений "субъект  <—> субъект" (отношения по поводу производства, во время производства, по поводу других видов деятельности; субъектом может выступать отдельный человек и целая группа);
• система отношений "субъект  <—> объект," в которых в качестве объекта отношения человека или целой группы может выступать предмет материального мира, другой человек, некоторый социальный артефакт и пр.

Для анализа поведения человека в экономических и социальных системах важными являются также

• отношения человека к природе в целом и отдельным ее составным частям (животному и растительному миру, минеральным ресурсам и пр.);
• отношения к другим людям или целым группам как объектам человеческой деятельности;
• отношение к труду;
• отношение к орудиям и предметам труда;
• отношения к изменениям в обществе (в первую очередь, к техническому и социальному прогрессу, а также организационным изменениям).

Все виды связей и отношений формируются и изменяются относительно автономно, и сходство природных или социальных условий вовсе не гарантирует сходства в системе отношений. Часть элементов этой системы отношений предстает перед исследователем или субъектом деятельности как данная, фиксированная, внешне обусловленная объективными материально-вещественными связями и историей развития данной общности. Она не зависит от отношений данного наличного контингента людей и остается относительно неизменной; её можно назвать базовой, инвариантной. Именно она участвует в формировании непротиворечивой системы индивидуальных отношений, образующейся с использованием элементов базовой. Она и придает социокультурным параметрам определенную инвариантность, неизменность во времени. Другая же часть системы отношений может являться объектом деятельности личности, включенной в процесс её формирования.

СКО есть разновидность "Большой Группы," которая определяется как группа, сложившаяся в ходе исторического развития общества, занимающая определенное место в системе общественных отношений каждого конкретного типа общества и потому устойчивая в своём долговременном существовании. [Андреева 1987, с. 197] Имеются различные виды больших групп — класс, толпа, организация. Большую группу, состоящую (как правило) из нескольких этносов или народов, мы и будем называть социокультурной общностью (СКО). Это определение ограничивает круг наших интересов в данном случае не материальной культурой, не религией или идеологией, а специфическими особенностями психологии такой большой группы как СКО. Именно она, по нашему мнению, является основой, той средой, в рамках которой появляются и новые материальные объекты, и специфические формы мировоззрения, религии и идеологии.

Предлагаемое мною определение исходит из практических нужд; с его помощью можно обучать: бизнесменов работать эффективно в другой СКО с другими партнерами и сотрудниками, новых иммигрантов адаптироваться к новой социокультурной действительности, дипломатов и разведчиков действовать адекватно. [ср. книгу написанную профессионалами: Пронников, Ладанов 1983; ср. Berry 1990; Brislin 1990; об использовании кросскультурной психологии в бизнесе см., например, Elashmawi, Harris 1993] Главное — помочь клиенту развить новые смыслы, передать и совершенствовать их. В природе нет смыслов: камень падает без смысла, планета кружится по своей орбите без смысла. Смысл появляется только у человека: он принимает решения и объясняет их для себя и других. Возникает вопрос: зачем он это делает? Если Бога нет — то можно делать все, что угодно, т. к. можно объяснить все что угодно как угодно. Бог это не обязательно "Бог" — это в первую очередь сумма "априорных" смыслов, ценностей, целей. Когерентность деятельности и действий людей достигается именно принадлежностью к этому смысловому пространству, где набор "аксиом" — положений, не подлежащих обсуждению, идей, не вызывающих серьезных разногласий, целей, не встречающих оппонентов — приблизительно един для всех. Пока большинство в культуре поддерживает и разделяет их — культура жива; как только начинаются разговоры о "различиях," "мультикультурализме," "свободы верований," и пр. — культура разрушается и, возможно, необратимо. Идея о создании и сохранении США как Лоскутного Одеяла (Patchwork Quilt) [термин использован, например, Vlahos 1991, p. 76] предполагает общество, в котором человек, вместо того, чтобы быть гражданином, причисляет себя к какой-либо специфической группе (определенной на основании пола, возраста, религии, сексуальной ориентации или политических пристрастий) или национальности.

Такое определение СКО вызывает ряд вопросов: каковы причины сосуществования людей в виде СКО? Какие механизмы объединяют людей в СКО, не дают СКО распадаться и поддерживают СКО в относительно неизменном виде? Как можно идентифицировать СКО и их представителей? Каким образом происходит опознание человека как "своего," принадлежащего своей СКО, или "чужого"? Каков механизм взаимодействия людей в СКО? Как именно, с помощью каких механизмов влияет СКО на поведение и психику человека? Что именно мы отмечаем, когда говорим, что поведение человека зависит от принадлежности его к определенной нации, этносу, народу, культуре? Какие именно параметры необходимо выделять? Каковы закономерности изменения того, что принято называть "национальным самосознанием"? Например, можно ли говорить о наличии неких общих стереотипов поведения у европейцев, или все европейские народы надо рассматривать порознь? Чем определяется неповторимость "национального колорита"?

В силу ряда объективных и субъективных причин сегодня далеко не на все подобные вопросы имеются ответы (или хотя бы предположения о них). О других же уже сейчас можно сказать что-то вполне определённое.

Определяется ли СКО языком? Нет: сербы, хорваты, босняки — они все говорят на одном и том же языке, но принадлежат (в массе) к разным культурам — соответственно, Восточно-Европейской ("православной"), Западно-Европейской ("католической") и Мусульманской — хотя, конечно же, людей, демонстрирующие иные паттерны поведения вполне можно было ещё недавно, до "этнических чисток" 1990-х годов, встретить на улицах Сараева, Белграда или Загреба).

Определяется ли СКО возрастом? Нет: пожилой индус будет по поведению много-много ближе к молодому индусу, чем к пожилому американцу.

Определяется ли СКО полом? Нет: мужчина-китаец по всем параметрам поведения много ближе к женщине-китаянке, чем к мужчине-немцу.

Определяется ли СКО "классом" (в широком, не только марксистском понимании этого слова — это может быть и экономическое положение, и образование, и профессия)? Нет: мой знакомый профессор престижнейшего университета в Японии был прежде всего японцем, а уж потом профессором.

Определяется ли СКО общностью территории? Нет: (белый) австралиец крайне далёк от жителя Новой Гвинеи и практически не отличим от европейца или американца, хотя живут австралийцы близко от папуасов, но далеко от Европы.

За рубежом для описания этих отличий часто используют термин "культура"; однако в русском языке этот термин используется обычно (особенно в быту) для совершенно иных целей: "художественная культура" или "культура речи"; подразумевается при этом, что речь идёт исключительно об искусстве или литературе — и никак не о большой группе людей. Поэтому — во избежание путаницы — здесь будет использован термин "Социокультурная Общность" (СКО); хотя время от времени, в тех случаях, когда это не ведёт к путанице, может быть использован и термин культура.

§ 6.2 Потребность во вселенском объединении

Потребность в "слиянии," растворении себя в других людях, во "вселенском соединении" со всеми даёт ответ на первый вопрос — о причинах существования СКО: у каждого человека наряду с потребностями в пище, крове, безопасности, контактах имеется ещё и потребность в "слиянии," растворении себя в других людях, во "вселенском соединении" со всеми. (Ср. Ф. М. Достоевский, Великий инквизитор: "Без твердого представления себе, для его ему жить, человек не согласится жить и скорей истребит себя, чем останется на земле, хотя бы кругом его всё были хлебы…") Именно эта потребность определяет поведение людей, их стремление к идентификации себя с другим человеком, близким ему по социокультурным параметрам. С таким человеком легко поддерживать контакт, ему не надо объяснять, почему ты именно так чувствуешь, говоришь и поступаешь. С таким человеком имеется взаимное понимание того, что "хорошо" и что "плохо," что надо делать, что можно есть, на ком можно жениться и пр.

Это именно тот набор представлений, установок, ощущений, директив, которые мы впитываем с молоком матери — и именно поэтому они порождают у нас сходные звуковые, кинестетические, визуальные ассоциации, близкие образы добра и зла или принимаемых и отвергаемых героев, сходные чувства (гордость за близость к великому герою, и презрение и неловкость за то, что тебя могут идентифицировать с "плохим" человеком).

Потребность во "вселенском соединении" реализуется в отчетливой тенденция "слипания," соединения людей во всё более упорядоченные группы все большего размера и сложности. Это процесс "кристаллизации" — вертикальной координации и интеграции разных племён, этносов, волею случая попавших в один регион (так, Ницца стала частью современной Франции только в XIX веке). К концу IX в. н. э. в Западной Европе сформировались несколько больших групп (О. Тьерри (A. Thierry) называл их "нациями" [Тьерри 1937, с. 247]): сохранившиеся до сих пор французская, итальянская и немецкая, а также растворившиеся в них бургундская, аквитанская, провансальская, бретонская. Если бы мы спросили у человека из Франции XII века о его национальности, он ответил бы, что он гасконец или нормандец; но ни в коем случае мы не получили бы ответ "Я француз" — поскольку в то время не существовало самого термина. Даже в XIX в. Германия состояла из более 70 народов и языков — сегодня о них мало кто помнит; люди из разных её частей называли себя саксонцами или пруссаками в соответствии с теми королевствами или герцогствами, к которым они принадлежали, но никогда "немцами" (Deutsch). В сегодняшней Европе осталось только около 30 государств — по сравнению с тысячей маленьких национальных групп, населявших её в Средние века. Эти оставшиеся страны всё ещё отличаются друг от друга, но имеют общие историю, ценности и традиции, религию и близкие языки. Градиент развития Социума — в интеграции и унификации — как экономической, так и национальной. Маленькие страны имеют мало шансов противостоять этому тренду; так, телевидение и радио заставили население Германии, Австрии, Швейцарии и др. германоязычных стран слушать передачи на "стандартном" (берлинском) диалекте (Hochdeutsch); и хотя многие продолжают использовать свои диалекты, различия между, скажем, немецким языком Саксонии и Швабии резко сократились за последние годы. Тот же тренд мы видим в других регионах мира: от малых групп, семей, родов к Большим группам; от национальностей и этносов к культурам. Объединение Европы с 1992 г. — это только начальная точка, а не конец. И те малые страны, которые не следуют этому примеру, могут потерять свой шанс навсегда: "поезд" объединенной Европы начал своё движение около 200 лет назад и есть шанс навсегда от него отстать. Такой же процесс "слипания" шёл повсюду: в Китае, перемоловшем сотни, если не тысячи этносов; в Индии; в настоящее время он идёт в Африке и Латинской Америке.

Имеется множество возражений на это — что, как мне кажется, связано с крайне плохой изученностью социокультурного феномена. Например, Арчер и её единомышленники настойчиво объявляют "культурную интеграцию" мифом ("The Myth of Cultural Integration"). [Archer 1996] С другой стороны, утверждается, что национализм якобы со временем только возрастает — и приводятся соответствующие примеры: Бельгия, баски, Ольстер. Но ведь в итоге, сегодня на всю Европу — всего несколько примеров. А ещё сто лет назад таких зон конфликтов были сотни; каждое королевство Священной Римской империи воевало с соседом из-за несходства в языке, в религии (протестанты шли походом на католиков и наоборот) или в экономике. Количество конфликтов на деле падает, а не растёт. Более того, сегодня мы видим, что только в рамках объединенной Европы у этносов, доказавших свою жизнеспособность и не желающих уступать друг другу (например, фламандцы и валлоны в Бельгии), появляется, наконец, шанс сосуществовать мирно — но уже как частям всей объединенной Европы. [см. European Democratic Culture 1995; What is Europe 1995] Европа может быть политически раздроблена, но это не имеет ничего общего с социокультурным делением. С другой стороны, политическое разделение может за длительный промежуток времени привести к социокультурному (ср. Хорватию и Сербию), но это уже другая тема.

Объединение государств может стать подлинным единством, если происходит подлинное СОЦИОКУЛЬТУРНОЕ объединение, и нет единственного победителя (как на войне, где один побеждает, а остальные проигрывают). Культуры изменяются: редко в результате прямого завоевания, когда проигравшая культура полностью исчезает, чаще в из-за слияния разных культур. Иначе немедленно появляются национально-освободительные движения (типа басков или провансальцев), которые не желают быть побеждёнными. И эта естественная реакция является ещё одной гарантией, что будущее объединение будет (как и любая другая система) больше, чем простая сумма своих частей. Так, невозможно рассматривать современную Германию как очень большую Пруссию; современная Франция не есть механическая сумма бывших независимых или вассальных государств — Прованса, Анжу и Нормандии. Точно так же современный Китай не есть итог расширения исходной империи Хань.

В процессе "слипания" людей вместе — от микрогруппы (любая диада, семья, клан) к мезогруппе (организация, институт) и до макрогруппы (нация, государство) — человечество создало множество интегративных механизмов. На определённой стадии этот процесс привёл к появлению Социокультурных Общностей (СКО) — больших групп людей, объединённых в единое, часто невидимое с первого взгляда, целое. Они включают в себя целые нации и народности, отдельные племена и кланы. кроме того, и диаспоры в течение веков сохраняют основные признаки материнской СКО (ср. армянскую и еврейскую диаспоры), а многонациональные страны могут быть населены представителями разных СКО.

Социокультурная общность не есть нечто, навязанное стране или нации автором или политиканами; и это не искусственный блок, навязанный силой. Напротив, любая социокультурная общность состоит из наций, стран и этнических групп, которые входят в неё — и входят до тех пор, пока эта, введённая ранее, неписаная, не артикулированная связь, которая заставляет всех в ней подчиняться правилам "культурной" игры, остается живой и эффективной. Любая нация, как и отдельный индивидуум может покинуть (по крайней мере, в теории) одну СКО и присоединиться к другой или попытаться создать нечто своё (хотя на это может уйти значительное время); это может породить раскол в СКО. (Ср. решение ордынского хана Уз-бека перейти в ислам; это породило раскол с теми монголами, которые были христианами-несторианами; постепенно под влиянием Китая, буряты и монголы стали буддистами-ламаистами, а их родичи, населяющие сегодня Среднюю Азию, Крым и Кавказ, мусульманами.)

Люди объединяются в такие общности не потому, что так хочется исследователю — это реальная необходимость для существ, чья телесная и временна́я ограниченность не позволяет им выжить поодиночке. Но объединяться в стаю могут и коты; человек отличается от животных тем, что создает СК-общность, необходимую ему не только для сиюминутных нужд, но и для продления своего человеческого существования за пределы телесного. Взаимодействие — основа СКО и её причина. Но это не только иерархия и взаимоподчинение. Только занятие деятельностью, временно́й горизонт которой многократно превышает продолжительность жизни одного человека, выделяет человека из животного мира: необходимы когерентные усилия не только в пространстве (сообща загонять оленя могут и волки), но и во времени; если каждый новый строитель Реймсского собора всегда начинал бы только с первого камня, за 500 лет было бы создано только поле камней. СКО дает смысл взаимодействию — не сиюминутный, а долгосрочный, объединяя разновременные деятельностные потоки в крупные "пласты," получающие теперь смысл.

Основа СКО и Социума — взаимодействие. Детёныш животного рождается практически сразу с готовым набором безусловных рефлексов: как и где искать пищу, как построить гнездо или как опознать особь противоположного пола. Человеческий ребёнок практически не в состоянии выжить как биосущество (погибнет от холода и голода) и абсолютно не может выжить как социальное существо.

Ребёнок до 15 лет (а в современных обществах и дольше) занят обучением — и это обучение не только и не столько тому, как построить гнездо… Следовательно, сообщество людей (начиная с самой первой пещеры) изначально должно было гарантировать, что ребёнок сможет прожить; поэтому нужны были специальные социальные механизмы:

• кто-то должен ребёнка прокормить;
• кто-то должен ребёнка обогреть и одеть;
• кто-то должен ребёнка защитить;
• кто-то должен ребёнка обучить.

Этот процесс обучения включал в себя не только, что, когда и как есть, не только, что и когда одевать, но и как себя вести

• со сверстниками;
• со старшими;
• с чужими;
• с родителями и родичами;
• с представителями противоположного пола;
• с младшими.

Любая группа (семья, этнос, культура) создают СВОИ социально-психологические инструменты, но каждая их имеет, как правило, ВСЕ — то есть, свою систему воспитания или свою, родную, систему управления, подходящую ей, и, возможно, совершенно чуждую другой. (Пример: кочевая культура монголов требовала и кочевой системы управления, столь непохожей на осёдлую русскую.)

В силу такой зависимости человека от группы, человеческое общество всегда было основано на принципе ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ: каждый человек выполняет в конкретный момент некую функцию, без которой не могут существовать другие — но и он, в свою очередь, не может существовать без других. Любая группа/культура создаёт свои методы поощрения кооперативных и наказания диссидентов. И нет и никогда не может быть другого: Социум и любая его часть подобен акробатическому этюду: кто-то стоит на арене, следующий уровень на их плечах, на них забирается третий и т. д. (см. рисунок)

Такая пирамида держится только и исключительно благодаря ВЕРЕ (доверии) "акробатов" второго и последующих уровней в то, что "акробаты" первого не убегут покурить и не забудут вовсе прийти. Когда и если такая вера исчезает — группа рушится и любой начинает полагаться только на себя; поэтому пирамиды будут только одного — первого — уровня, а вместо здания — куча камней. (Именно так ведут себя солдаты на поле боя, решившие, что их предали; и точно так же игра в футбол прекращается, стоит кому-то заподозрить, что "свой" "куплен" и гонит мяч в свои ворота…)

Из-за этого столь большое значение приобретает Интегративная Деятельность: согласование, взаимоподчинение, планирование, разбор конфликтов становятся важнейшими видами человеческой активности. (Хотя в зародыше, в примитивных формах они встречаются уже у высших животных). При этом разные СКО порождают свои, уникальные интегративные механизмы — и среди них нет ни априори лучших, ни худших.

Конечно, неоднократно делались экспериментальные попытки создать структуры без выделенного руководителя (например, Персимфанс — симфонический оркестр без дирижёра) — которые только доказывали правило: иметь человека, не занятого рутиной, а смотрящего вперёд — выгодно (тот же Персимфанс старался исполнять в основном только достаточно простые произведения, с редко меняющимся темпом.)

Интуитивно ясно, что от одной страны/народа можно идти как "вниз" до отдельных регионов или специфических групп, так и "вверх," пытаясь выделить те специфические черты, которые позволяют объединить отдельные народы и страны в некие общности более высокого порядка. Уже в древности вводились такие обобщающие категории, как "Восток," "Запад," "варвары," и пр. [ср. например, Конрад 1972] Наряду с ними появились и более дробные деления: "цивилизации" Тойнби [Toynbee 1972; ср. с Huntington 1996, где использованы близкие идеи], "социокультурные системы" Питирима Сорокина [Sorokin 1937], "культурно-исторические типы" Данилевского [Данилевский 1869], "пассионарная теория" Гумилева [Гумилев 1979], теория "мировых систем" Валлерштейна [Wallerstein 1974].

С другой стороны, антропологи и этнографы ввели понятие "культура," которое используется традиционно как правило для "отсталых," "примитивных" народов. С появлением кросскультурной психологии определение культуры модифицировалось и стало учитывать не только "способы производства" как в традиционном определении культуры, но и в первую очередь психологические (социально-психологические) аспекты, позволяющие объединять людей в большие социальные группы.

§ 6.3 Культуры

Понятие культуры является одним из наиболее противоречивых и вызывающих споры в социальных науках. Необходимо различать культуры и "культуру": первые — это существительные, вторая — прилагательное/определение. В обыденном языке и в науке термин "культура" используется по-разному. В быту мы говорим о "культурном" или "бескультурном" человеке, имея в виду скорее его образованность или умение себя вести. В науке этот термин используется зачастую как определение к чему-то и означает, в первую очередь некую совокупность свойств, признаков, определяющих это нечто: культура индейцев майя; культура чаепития или культура отдыха. Сотни работ посвящены такому пониманию popular или mass "культуры." [см. библиографию в Hall, Neitz 1993] В конечном счете, они продолжают традицию, идущую ещё с античных времен, сводя всю культуру лишь к "высокой культуре" ("high culture") как совокупности высших достижений человечества (и таким образом, просто тождественной цивилизации — как в трудах Фрезера и Франкфорта). [Фрезер 1983/1923 и Франкфорт, Франкфорт, Уилсон, Якобсон 1984]

Давным-давно было известно, что любая группа людей — как и отдельный человек — имеет свой "характер," своё неповторимое лицо, что группы различаются поведением, взглядами, традициями, отношением к другим. И эти различия вполне сознательно поддерживаются веками; члену группы постоянно повторяли: "Мы, Смиты, стреляем первыми!" "Мы, Патели, никому не даём в долг!" Рост размеров групп привел к появлению и у них специфических особенностей (вспомним анекдоты о габровцах — жителях маленького города в Болгарии).

Появление наций/народов заставило уже в XVIII в. заговорить о национальном характере. Отцом-основателем психологии народов (или национальной психологии) можно считать Джамбаттисто Вико; в начале XVIII в. он написал книгу Основания новой науки об общей природе наций (G. Vico, Principi d'una Scienza Nuova d'intorno alla commune natura delle nazioni.) Он был инициатором введения в общественные науки компаративного метода, для него все народы развиваются параллельно и проходят последовательно три стадии/эпохи: Век Богов, Век Героев и Век Людей. Первый отражается в мифах создания мира (теогония), второй в героическом эпосе, третий в истории/историографии. Соответственно, и государственное устройство разное: государство жрецов превращается в аристократическую республику, переходящую либо в представительную республику, либо в монархию. (например, аксиомы XXVIII и XLIII). Поэтому, по его мнению, и необходимо изучать "природу народов," которая развивается по циклу: в начале она грубая, затем жесткая, добродушная, утончённая и, наконец, растворившаяся в чём-то другом (его аксиома LXVII). Для него нации (расы) появились задолго до городов. Каждая эпоха сменяется другой в результате переворота. Вико пишет, что согласно Диодору Сицилийскому "Народы — греки столько же, сколь и варвары — демонстрировали тщеславие. Каждый похвалялся тем, что превосходит других в изобретении жизненных удобств и в сохранении записей о своих достижениях от начала мира." Это, делает вывод Вико, "разрушает претензии халдеев, скифов, египтян и китайцев на основание цивилизации древнего мира."(аксиома III) Далее он замечает, что и современные учёные демонстрируют такое же тщеславие, заявляя, что их знание столь же древнее, как и мир. "Такое мнение разрушает все утверждения учёных относительно несравненной мудрости древних: оно обвиняет в самозванстве пророков зороастрийцев и халдеев, Анахарсиса скифского, Поймандер Гермеса Трисмегиста, стихи Орфея и Золотая Песнь (Carmen aureum) Пифагора. Более того, оно обвиняет в подделке все те мистические смыслы, которые учёные вычитали в египетских иероглифах и философские аллегории, приписываемые греческим сказкам." (аксиома IV)

О "характерах" писал и Монтескье: "Различные характеры народов являются смесью добродетелей и пороков, хороших и дурных качеств." (кн. 19, гл. Х — "divers caracteres des nationes").

Идеи Вико оказали влияние на И. Гердера (и Гёте), в разных вариантах упоминавшего о "характере народа (Volksgeist)": "…каждый народ — это народ, и у него есть и язык, и особое, присущее только ему строение (National Bildung)." [Гердер 1977, II:9, с. 239 и II:7, с. 172]

Романтико-мистический, даже в чём-то благоговейный подход к национальному характеру сказался и на формировании психологии как науки; в XIX в. появляется школа Volkerpsychologie ("народная психология"): в 1851 г. Мориц Лазарус (M. Lazarus) публикует первую работу на эту тему (Über den Begriff und die Möglichkeit einer Volkerpsychologie); со своим шурином Хайманом Штейнталем (H. Steinthal) он с 1859 по 1900 гг. издавал журнал "Zeitschrift für Volkerpsychologie und Sprachwissenschaft"; первый выпуск открылся их совместной статьёй Вводные рассуждения о психологии народов (Einleitende Gedanken über Volkerpsychologie). Он же был инициатором применения точных и экспериментальных методов для изучения группового поведения людей.

Для них психология народа была во многом синонимичнa "народному духу" (Volksgeist) — как проявлению гегелевского "объективного" духа, имеющегося у одного народа (о котором начал писать ещё Гердер). То есть человек становился у них продуктом культуры — чего-то, что по определению противостоит человеку.

И уже тогда оно было тесно ассоциировано с мистическими идеями о "духе народа/нации"; так, немецкий этнограф-африканист Лео Фробениус на основе собранного им в Африке большого археологического, этнографического и исторического материала создал теорию о "культурных кругах" (культурных общностях — Kulturkreise). Для него культура была как бы особым мистическом социальным организмом, имеющем мистическое же начало — душу-пайдеума (paideuma, παίδευμα; по-гречески "приобретённое при помощи воспитания"; от слова παιδεία — воспитание, культура; отсюда же наше слово педагогика; в каком-то смысле этот термин для него был близок к идее "духа времени," Zeitgeist у Гёте и Гегеля). В таком подходе опять-таки не культура является продуктом людей, а люди — продукт культуры.

В течение ряда лет издавалась многотомная монография Психология народов В-М. Вундта (1900—1920), в которой в действительности были заложены основы современной психологии как науки, а психология народов так и осталась лишь лозунгом…

Идеи изучения "большой группы" (в том числе и нации/народности) были отражены в работах школы "психологии масс" (Г. Лебон, Психология народов; Ш. Сигеле, Преступная толпа, (1891) и его же Психология сект, (1895); труды В. Парето; Г. Тард, Преступления толпы).

Постепенно стало понятно, что на деле под "психологией народа" имелась в виду психология Большой Группы, в которую данный народ входит — даже если, возможно, отличается в чём-то от других народов, принадлежащих той же группе. И именно эта группа во многом определяет направления развития данного народа. Так начался анализ чего-то, что было признано чем-то базальным, исходным по отношению к человеку; а, во-вторых, принадлежащим (по крайне мере, в пределах анализа) только так называемым "примитивным," "первобытным" народам. Это нечто получило название КУЛЬТУРА.

Само слово "культура" означало первоначально на латыни нечто ненатуральное, сделанное (руками человека) — особенно почву. В 1871 г. английский этнолог и антрополог Эдвард Тайлор предложил считать, что "культура, или цивилизация, в широком этнографическом смысле слагается в своем целом из знаний, верований, искусства, нравственности, законов, обычаев и некоторых других способностей и привычек, усвоенных человеком как членом общества." [Тайлор 1989, с. 18] Поскольку он и его коллеги интересовались в основном народами, находившимися на так называемой "примитивной/первобытной" стадии развития, то и понятие культуры надолго связалось с антропологией и этнографией. Кроме того, исходно была внесена определённая путаница: культура для Тайлора и его коллег была во многом синонимична цивилизации; поскольку определение культуры было достаточно общим, в процессе развития культурологии оба понятия были "разведены" в работах многих авторов (например, Хантингтона. [Huntington 1996 и библиография там же]) Они противопоставили "культуры" (как состояние дикости или примитивности) — "цивилизациям" (как состоянию развитости, продвинутости).

Данное понятие — в том числе и в силу его слабой изученности из-за идеологических, религиозных и просто шкурных интересов — а также из-за его чрезвычайной сложности, часто заменяется образами (типа красивого определения, данного Рут Бенедикт, Конфигурации культуры в Северной Америке: "Культуры являются индивидуальной психологией, отраженной на большом экране, взятые в большом масштабе и на длительном промежутке существования." [Ruth Benedict, Configurations of Culture in North America. In: American Anthropologist, v. 34, 1932, p. 24, cit. by M. Archer])

Проанализировав множество определений культуры, Крёбер и Клакхон дали свое синтетическое; по их мнению, она состоит из "явных и неявных паттернов поведения; поведения, приобретенного и переданного с помощью символов, представляющих значительные достижения человеческих групп, включая их воплощение в артефактах; важное ядро культуры состоит из традиционных (т. е. исторически выделенных и отобранных) идей и особенно связанных с ними ценностей; культурные системы могут рассматриваться с одной стороны как результаты деятельности, а с другой как опосредующие элементы дальнейшей активности." [Kroeber, Kluckhohn 1952; cit. by Kluckhohn, Kelly 1962, p. 73]

Как и всякое другое понятие, культура — родовое, обобщённое, в некоторой мере условное и не обязательно проявляющееся очевидным образом в любом своём элементе.

В XX в. в рамках развала всего классического наследия появились свои ревизионисты и в культурологии. Кроме "нового" взгляда на культуру, отрицающего её вовсе [см. Freilich 1989, Goody 1993], имеется и противоположная тенденция, которую любят националисты и некоторые социалистические писатели, утверждающие, что подлинная культура не было ни космополитической, ни монополией элиты, но достижением народа — "будь то крестьяне Черного Леса или рабочие на пирсах Вигана. Эта подлинная культура — щит против коррупции, исходящей от масс-медиа и может стать ресурсом в борьбе за политическое освобождение. Оно произошло из немецкой романтической традиции." [Kuper 1994, p. 539]

Здесь, однако хитрая игра слов: по-настоящему национальная культура, Volksgeist, не обязательно должна быть противопоставлена "high culture" — скорее наоборот, простонародная культура, "дух народа" неразрывно связаны с культурой (СКО), к которой данный народ принадлежит — как, впрочем и его элита. Борьба с "космополитами" всегда (или как правило) тождественна национализму — и всегда на руку только тем, кто сумеет захватить в свои руки результаты победы. При этом космополитизм (как и прочие варианты "разнообразия" (diversity)) вовсе не собирается строить (единый) Социум. Такое (искусственное по своей природе) противопоставление "high culture" и Volksgeist основано на априорной идее, что народы можно проранжировать по их культурным достижениям, Это совершенно неверная точка зрения: всякая выжившая культура уже существует и развивается (в отличие от биологических видов, которые, по-видимому, далее не эволюционируют после своего появления). Из того, что данная культура в данный исторический период демонстрирует повышенную активность и проявляет признаки быстрых изменений, не следует, что остальные культуры "ниже," "ленивее" или "глупее." У любой культуры — своя динамика (как у бегуна-профессионала на стайерской дистанции) — и фаза изменения в одной не соответствует фазе покоя или подспудного накопления или перегруппировки сил другой. Культуры как марафонцы — но при этом длительное время часть (или даже все) культуры бегут по своей "дорожке" и по своим правилам. Переход к становлению единого Социума изменяет их динамику за счет взаимовлияния, подстегивая ту или иную фазу индивидуального развития — но при этом не меняет саму культуру.

Сами по себе достижения тоже несопоставимы: чем (европейский) костюм лучше, чем кимоно? чем водка лучше сакэ? Поэтому идея Volksgeist (тогда уж лучше говорить о Kulturgeist) как чего-то индивидуального, уникального, неповторимого (что и есть культура!) не противоречит идее изменений и достижений. Тот вариант, который был реализован в теории, на деле всё тот же: романтики Volksgeist'а не противоречат элитарности "high culture" и даже внутренне связаны с ними: недаром именно на Volksgeist'е выросли белокурая бестия и супермены. Это две стороны одной и той же антикультурной медали: культуре равно противопоказаны "элитные" достижения и националистические разграничения народов, принадлежащих одной культуре (грубо говоря, Социум — это командный забег, а не соревнование элитных бегунов; поэтому зачет идёт по последнему участнику).

Определение Ф. Боаза: "Его последователи идентифицировали культуру как специфического исторического деятеля, причину изменений между разными группами и главный фактор, воздействующий на сознание, знание и понимание. В противоположность эволюционистам, они настаивали, что культурная история не следует никакому порядку,… отказывались рассматривать социальные факторы — классы, уровень разводов, региональные различия — поскольку он постулировал существование универсальной символической системы, которая, подобно американскому языку, может рассматриваться на некотором уровне без привлечения понятий диалект, прагматика или социолингвистика." [Kuper 1994, p. 539] С таким определением можно согласиться с одним уточнением: не культура является причиной различий, она и есть само различие; не яблоко есть причина различий в сортах яблок, а просто существует объект "яблоко"; и точно так же существуют и объекты "Западная культура" или "золото как химический элемент" — и именно его (как и прочие объекты) надо изучать (так же как и объекты "груша," ДВСКО или серебро).

Ещё одно определение (Гирц): "Культура есть совокупность значений терминов, с помощью которых люди интерпретируют свое существование и организуют свою деятельность; социальная деятельность представляет собой форму, которую деятельность принимает, реально имеющуюся сеть социальных отношений. Культура и социальная структура являются, таким образом, разными абстракциями одного и того же феномена." [Geertz 1993, p. 145 — ср. с Parsons 1951] Далее Гирц продолжает:

"…Парсонс, следуя не только Веберу, но продолжая традицию, восходящую ещё к Вико, разработал концепцию культуры как системы символов, с помощью которых человек наделяет значением свой собственный опыт. Созданные людьми системы символов — разделяемые, договорные, упорядоченные и в действительности полученные в результате научения — создают значимые рамки для того, чтобы ориентироваться друг в друге, в окружающем мире и в себе. В одно и то же время и продукт, и причина социального взаимодействия… символическая система есть информационный источник, который до некоторой степени придает форму, направление, особенности и точки приложения потоку активности." [Geertz 1993, p. 250]

То есть это — полный разрыв с предыдущим пониманием культуры как набора традиций; теперь культура — это мыслительный акт: пожелаем, так структурируем данные; захотим — по другому. Но тогда это уже не мыслительный, а волевой акт, который имеет свою динамику и структуру: в основании волевого акта лежит желание (потребность), в основание мыслительного — структура объекта плюс любознательность. Иначе есть только одна альтернатива — догадка. Не случайно он пишет: "Сотворение этнографии подобно чтению (в смысле "создание деятельности-чтения") манускрипта — иностранного, выцветшего, полного двусмысленностей, несогласованностей, подозрительных исправлений и тенденциозных комментариев, но написанных не привычными знаками-звуками, а преходящими образцами структурированного поведения." [Geertz 1993, p. 10] Поэтому Гирц продолжает: "Веря вместе с Максом Вебером, что человек — это животное, запутавшееся в паутине смыслов, которые свило само, я рассматриваю культуру как такую паутину, и, следовательно, анализ её — не наука экспериментов в поисках законов, но наука интерпретаций для поиска значений. Меня интересует именно разъяснение (explication), создание социальных таинственных утверждений на их поверхности." [Geertz 1993, p. 5] Поэтому же науки нет, а есть только интерпретации; более того, учёный сам пишет историю, предписывает (inscribe) её. [Geertz 1993, p. 19] Но тогда невозможно выпутаться из той паутины, о которой он пишет — ибо каждый имеет свою уникальную, индивидуальную интерпретацию; единственный выход из положения — создание, наконец-то науки.

В таком определении культура — это только "мысленный акт," а "мыслимое общество" (mental act society) — только (физическое) воплощение этого акта. На деле (ср. результаты экспериментов в кросскультурной психологии) как можно разделить "представление" и идею, "поведение" и "реализацию"? Это все та же неизжитая традиция сведения культуры к "high culture" — которая в конечном счете и есть "mental field": высокие идеи, искусство, глубокомысленные рассуждения, утонченные (refined) манеры. Но это НЕ ТА культура, которую я изучаю в этой работе. Для меня парижанин-аристократ, выпускник Сорбонны, пользующийся для еды дюжиной ножей и вилок, и неграмотный нормандский рыбак, использующий собственные пальцы, могут принадлежать одной и той же культуре, ибо главное не то, что или как они едят, а "что ест их." Когда элита (elite) противопоставляется всему остальному народу (Volk), то создается иллюзия разрыва непрерывного культурного континуума — тем же разрушением заняты и марксисты со своей ленинской теорией "двух культур."

Но если рассматривать всех людей в данной культуре вместе, получается непрерывный ряд — и по количеству ножей и вилок, и по числу лет проведенных в школе, и по традициям, психологии, поведению; и дочка магараджи всё равно останется индианкой, даже если она окончит Стэнфорд или выйдет замуж за техасского миллионера — и оба будут ближе к своим культурам, чем друг к другу.

Холл определил культуру как (набор) средства коммуникации в данном обществе. [Hall 1959; Hall 1976] Томпсон с коллегами, не желая пугать читателей многочисленными определениями культуры, вводят своё, которое фактически разрывает единое понятие и оставляет всех гадать, что же мы изучаем; они предложили выделить три разных термина, совершенно не дав никакого объяснения, как они соотносятся друг с другом: культурные предрассудки, социальные отношения и образ жизни. Первое относится к разделяемым ценностям и верованиям, второе определяется как образцы/паттерны межличностного взаимодействия. Жизнеспособные комбинации социальных отношений и культурные предпочтения составляют отличия в образе жизни. [Thompson, Ellis, Wildavsky 1990, p. 1]

Марксистский подход к определению культуры привел к понятиям "производство культуры," "культурный капитал," исследованию неравенства в распределении культуры, распределения знаний между классами и его воспроизводства. [Bourdieu 1991, p. 113; см. также Bourdieu 1990; Bourdieu 1993; Featherstone 1992; Hall, Neitz 1993] Культуру стали увязывать с политической экономией и империализмом. [Gans 1991; Tomlinson 1991]

В существующих многочисленных определениях культуры выделяются фактически два полюса: культура как некая совокупность объектов, в первую очередь материальных, и культура как совокупность паттернов поведения. [Archer 1996; Blundell, Shepherd, Taylor 1993; Carrithers 1992; Geertz 1993; Kroeber 1952; Kroeber, Kluckhohn 1963; Muench, Smelser, 1992; Schusky, Culbert 1987; Schneider 1993; Thompson, Ellis, Wildavsky 1990; Tylor 1989/1871; White 1975] К первой группе тяготеют скорее антропологи, имеющие часто дело с мертвыми культурами, от которых остаются только материальные артефакты. Для них культура это скорее набор черепков, развалины городов и поселений, кости людей и домашних животных, особенности захоронений. Вторая группа, под явным влиянием первой, а также успехов естественнонаучных методов (генетика, радиокарбонный метод и пр.) часто сводит это понятие "культура" к сумме знаков и символов. [символический подход развивал Л. Выготский; также Леви-Стросс 1983; Geertz 1993] Однако человеческое существо так устроено, что оно не только создает и распознает знаки и символы, но также и приписывает им новые, часто неожиданные значения, создавая целые "новеллы" согласованных историй и значений, долженствующих доказать, что этот знак не случайность, а имеет глубинные психологические или исторические корни.

Однако чисто символический подход ведет к проблемам и противоречиям. Так, Гудинаф определил культуру общества как нечто, что "состоит из всего того, что человеку нужно знать или верить, чтобы действовать так, чтобы способ действия был приемлем его членам." Гирц, критикуя его, приводит пример квартета Бетховена как чего-то, что реально принадлежит культуре, но не является ни знанием, ни верованием, но входят в культуру и является составной её частью. [Geertz 1993, p. 11] Но квартет Бетховена не является и просто символом, знаком, передающим социальную информацию: призыв, эмоцию или состояние. При таком "символическом" подходе культура, которая есть одновременно и продукт, и условие деятельности, отрывается от деятеля. Как условие деятельности она есть ВСЯ та некоторая искусственная (вновь созданная) среда, в которой человек существует. Как результат деятельности она есть специфическая ФОРМА этой искусственной среды, реализованной в определенной человеческой группе в конкретную эпоху. В конечном счете культура есть, грубо говоря, совокупность специфических способов и форм деятельности — если принимать то широкое определение деятельности, которое ввели Выготский и Леонтьев. Оно включает в себя и психологию деятеля (его когнитивные, перцептивные, эмоциональные и личностные особенности), и особенности его социального поведения.

Сказать, что квартет Бетховена есть знак (или просто состоит из знаков) — этого ещё недостаточно, даже если мы знаем (или думаем, что знаем) значения этих символов. Культура как продукт и есть сумма знаков (включая и литературных героев, образцы поведения, кулинарные рецепты, музыкальные инструменты), служащих в качестве метки/бирки того, что они обозначают. Но как по ярлыку товара или баркоду на книге трудно представить себе содержание её, так же без знания того, как "социокультурно" организована наша деятельность, невозможно понять, как эти знаки появляются и взаимодействуют. Вырванные из своего культурно-исторического контекста "знаки" могут менять свое содержание, так как меняется их ЗНАЧЕНИЕ (электробатареи, найденные во время раскопок в древнем Вавилоне были кунштюком для вавилонян, а сегодня электричество составляет одну из основ современного мира). И хотя по одному знаку тоже можно судить о СКО, которая его создала или культивирует после заимствования (например, темперированный строй Баха отражает изменения в ЕСКО, накопленные в ней к XVIII веку), он заведомо недостаточен для изучения её — её, как совокупности людей и их деятельности. Сказать, что культура (СКО) есть совокупность знаков — это изящно и элегантно, но может оказаться неэффективным, поскольку ЗНАК НЕ ИМЕЕТ СМЫСЛА БЕЗ СВОЕГО СОЗДАТЕЛЯ И ГИБНЕТ (ЧАСТО БЕЗВОЗВРАТНО) ВМЕСТЕ С НИМ. Взятый как единое целое такой межличностный континуум деятелей (он же СКО) имеет свою независимую жизнь (вопреки Geertz [Geertz 1993, p. 14] ): смыслы-значения порождают новые  мотивы  и  цели деятельности. [Bruner 1990; ср. также Выготский и Леонтьев] Например, подчиняясь внутренней логике  музыкальной деятельности, композитор пишет атональную или додекафоническую музыку, хотя, быть может, и рад был бы подражать Бетховену. Кто или что заставляет его? Отбросив немногочисленные случаи прямого социального заказа или принуждения, мы получим довольно значительный процент примеров, когда человек поступает так, как если бы ему "кто-то" или "что-то" изнутри или извне приказывало — сделать изобретение, пойти учиться на популярную специальность, на которую есть спрос, снять требуемый кинофильм и пр. Читая и расшифровывая (пусть даже неверно) социокультурные знаки, деятель принимает соответствующие решения. Поэтому спор на тему, является ли социокультурная общность "живой" или некоторой "силой," способной к самодеятельности — бессмыслен, так же как бессмысленны рассуждения на тему: "Если я принимаю решения и я живой, то живы ли клетки моего тела?" Человек просто жив как биологическое существо, пока его клетки живы — в отличие от социокультурного: смерть одного человеческого существа не означает смерти всей социокультурной общности (что и было сформулировано критиками Гумилева и Шпенглера).

Было бы приятно и удобно говорить о культуре как о наборе знаков и символов; но ведь знаки и символы могут изобретаться для личностной или групповой защиты. [Шпенглер 1993, с. 329] (Вообще, чем больше культур я изучаю, тем больше создаётся впечатление, что СКО постоянно заняты изобретением именно средств защитных…) Кроме того, такое "определение" не подходит для приложений: для того, чтобы обучать нового иммигранта, будущего дипломата или разведчика, нам требуется нечто более практичное. Так, эксперименты Лурия и пр. показали, что научить человека, рождённого вне ЕСКО, решать когнитивные задачи можно; это не обязательно превратит его в европейца — но хотя бы поможет ему в жизни. [Лурия 1974; Brislin 1993; Berry 1990 и др.] Как и в случае с языком (а он тоже элемент культуры и типичный пример набора знаков): учитель английского или испанского языка не рассказывает ученикам о "знаковом характере слова" или о "конвенциональном смысле фразы" — он просто передаёт им значения слов с помощью определённого набора упражнений — поскольку мы заинтересованы именно в значениях, когда изучаем культуру, пытаясь понять поведение людей другой СКО, которые иногда кажутся более далекими от нас, чем обитатели Марса. Хотя, конечно, можно согласится с Гирцем, что ядро этого понимания есть интерпретация, [Geertz 1993, ch. 1, Thick Description: Toward an Interpretive Theory of Culture] значение не сводится только к нему. [Bruner 1990; Schwanenflugel, Blount, Lin 1991] Как сказал Клакхон [Kluckhohn 1949, p. 22]: "культура это абстракция" — однако ведь имеются разные виды абстракций.

Один из постоянных мотивов в обсуждении определения культуры — это отрицание её существования из-за невозможности её "увидеть" или "пощупать" во-первых, и трудностей представить её структуру — в отличие от "общества," которое структуру якобы имеет — во-вторых. Так, Шелдон считает, что "Культура есть теоретическая модель." [Sheldon 1962, с. 39] А Парсонс и др. вообще противопоставили личность и социальную систему культуре: "Следовательно, культура как система лежит совершенно в иной плоскости по сравнению с личностью и с социальной системой." [Parsons, Shils 1962, p. 7] Арчер, критикуя идею культуры, утверждает, что это понятие не имеет смысла, поскольку не имеет структуры. При этом никто из них не говорит нам — а что такое структура? Есть ли структура у такого объекта как Москва или Нью-Йорк? Есть ли она у такого субъекта как "Иван Иванович Иванов"? До того, как появились биохимия и молекулярная биология, мы вполне обходились бытовым (т. е. морфологическим) описанием отдельных органов и функций человеческого организма; и только теперь начали хоть как-то понимать их внутреннюю взаимообусловленность.

С другой стороны, в понятии "структура" смешиваются понятия "интеграция" и "(внутренняя) согласованность" (integration and consistency): наличие логических или каузальных противоречий кажется концом света. Непротиворечивость считается признаком существования [Archer 1996, p. 19; она ссылается на работы Геллнера] — в то время как любая система может иметь блоки, внешне противостоящие друг другу (например, живой организм имеет как процессы окисления, так и процессы восстановления; он и расходует энергию, и запасает её и т. п.) Это ещё не означает "небытие" — это просто проблема для исследователей, которые вынуждены иметь дело с хитросплетениями реального объекта: для существования необходимо разнообразие элементов (ср. закон Эшби). Арчер, похоже, просто хочется доказать, что культуры не существуют как единое целое. Отсюда все её примеры: два племени живут рядом, говорят на разных языках, имеют разные обычаи, но при этом обмениваются постоянно женами. Это ещё не доказывает, однако, что это разные культуры; во-вторых, такие структуры могут быть переходными к единой культуре: у многих народов полонянки перевоспитывали своих отпрысков (ср. историю русских жён в монгольских гаремах; ср. историю хазар). Надо было бы просто выяснить, как давно существует такой симбиоз, может быть он недавнего происхождения? Но, главное, увод жён ещё не означает культурного слияния: моя прабабка была черкешенка, но не это предопределило мою культурную принадлежность. (Ср. также высказывание Сартра: "Еврей — это не национальность, а состояние души.") И ведь действительно странно: идет процесс "слипания" людей вместе; место родов и племен замещается странами/нациями, следующий шаг — Социокультурная общность. А нас убеждают (Аврух), что этого тренда нет, что единые традиции появились только недавно. [Avruch 1992] И вместо этого предлагается вариант "этнической нации как исходной матрицы для конструирования политической идентичности" ("ethnic nation" as "the primary matrix for the construction of political identity.") [Rubenstein, Crocker 1994, p. 122]

Отрицание существования объекта по причине невозможности его пощупать даёт какой-то вариант "абсолютного солипсизма": раз я не вижу, значит, объект не существует. А существует ли тогда Шанхай, в котором я не был? Но ситуация ещё страшнее: такая позиция означает отрицание целого ряда объектов, которые реально существуют. Например, что такое "Москва"? Вот этот дом — это уже Москва? А эта береза (растущая и на улицах Торонто)? Улица? Как описать её — административно (определив её границы), стилистически ("это уже не московский дух"), биофизически ("этот воздух и вода уже не Москва")? Ни один отдельный элемент её не представляет Москвы — так же как колесо или двигатель ещё не составляют автомобиля, а без него они вполне могут быть использованы в другом целом, которое будет иметь другой смысл и цель (например, авиационный мотор на санях).

Более того, отрицать наличия чего-либо на основании того, что субъект его не видит, означает уже не к сиюминутное, а полное отрицание самого субъекта: во-первых, что есть профессор Иванов? Где его граница? Эти руки и уши — это уже он? А ведь он дышит — значит, шлейф воздуха вокруг него — это тоже он? А оставленные обрезанные ногти — это он или уже нет? Во-вторых, профессор вполне может ничего не знать о белках, ферментах, гормонах — просто на основании того, что он же их не видит — и тем не менее и он существует, и они тоже.

Новейшая тенденция — отказаться от понятия "культура" (или хотя бы отменить или ослабить её воздействие на индивидуума). Предлог: она-де "репрессивна" и практически детерминирует поступки человека; появившись на свет в конкретной СКО, человек потом часто всю жизнь тратит на то, чтобы освободиться от её влияния — и только единицам это удаётся.

"Быть человеком не означает просто дышать; это ещё и контролировать своё дыхание как в йоге… Это не просто говорить; это произношение соответствующих слов и фраз соответствующим тоном с подходящим дозой уклончивости." [Geertz 1993, p. 53, The Impact of the Concept of Culture on the Concept of Man]

И действительно, чаще всего человек не может — даже физически, не только психологически — делать то, что не положено, то есть не "предположено" делать культурой. Именно этот механицизм, роботоподобное поведение поражает человека из ЕСКО на Востоке. Но то же верно и в ЕСКО: достаточно вспомнить западные психотехники, призванные освободить человека от социокультурных "зажимов" — так же как ребенка на первых уроках в музыкальной школе учат избавляться от зажима рук… Культура формует человека, дает ему "костыли," искусственные органы для жизни, колыбель-защиту от враждебного внешнего мира. Но она же создает соблазн для человека вечно оставаться в зависимости от костылей (что афористически выразил Хаксли: "Значительная часть жизни человека — это одно нескончаемое усилие чтобы предохранить себя от необходимости думать." ["Most of one's life is one prolonged effort to prevent oneself thinking." Aldous Huxley, в пьесе Mortal Coils] Однако СКО не детерминирует поведение и выбор; она как бы говорит человеку: "Хочешь выбросить костыли? Бога ради!" Но не все эти возможности используют хотя бы в одной какой-нибудь сфере (а большинство ни в какой).

И во многом эта деконструктивистская тенденция — всего лишь европоцентризм, выведение подсознательно всех законы развития культур из опыта ЕСКО.

В эту запутанную ситуацию с определением культуры свой вклад вносит "национальный характер," изучению которого посвящены многочисленные работы. [например, Banac and Verdery 1995; Benedict 1946; Direnzo 1977; Duijker, Frijda 1960; Greven 1977; Hsu 1972; Inkeles, Hanfman, Beier 1967; Inkeles 1972; Lynn 1971; Mead 1944; Mead 1951; Riesman 1961; Taylor 1979; и пр.] Это понятие, бывшее очень популярным несколько десятилетий назад, сейчас потеряло свою привлекательность. Попытки операционального изучения его натолкнулись, по мнению исследователей на непреодолимые трудности. Например, М. Доган, сравнивая Великобританию, Италию, Францию и Германию, пишет: "Различие между странами суть различия в степени, а не по сути… Различия внутри наций являются большими, чем между ними. Имеется куда больше сходства убеждений французских и немецких социал-демократов, чем между французскими социалистами и французскими консерваторами…" [Dogan 1988, pp. 2-3]

Однако, это только естественно с точки зрения социокультурного анализа: все эти страны принадлежат одной СКО, представители которой близки между собой по своей психологии, образу жизни, верованиям, истории и пр. — но не по цвету кожи или разрезу глаз. Здесь первичным является именно культура как набор паттернов поведения, а не биолого-антропометрические различия: в общежитии МГУ африканские студенты абсолютно безошибочно и быстро отличались нами от темнокожих студентов и аспирантов из США — по поведению, жестам, мимике, языку. Та же история в Израиле: выходцы из разных стран представляют разные культуры, хотя и числят себя евреями, но имеют совершенно разные обычаи, привычки, нравы, верования, поведение, "ментальность," систему ценностей и пр. — то есть всё то, что я здесь и далее называю культурой. Поэтому в приведенном выше примере надо было бы сравнивать не межнациональные или межпартийные различия, а отличия, скажем, индуса и француза. Такая точка зрения Догана явственно исходит из марксистской идеи примата идеологии, порожденной классовой борьбой и экономическими отношениями, над культурой, в то время как ситуация может быть прямо противоположная: идеология порождается культурой и, будучи при необходимости заимствованной в другой культуре, трансформируется до неузнаваемости (ср. судьбу буддизма в Китае и Монголии; ср. различия в марксизме Ленина, Каутского и Мао).

Одним из возражений против идеи культуры (особенно в многочисленных работах по модернизации и вестернизации) является представление, систематически навязываемое многими авторами, что культура — это нечто примитивное, исчезающее в процессе модернизации. Однако поскольку ни одна культура не может начать "с нуля," любая модернизация всегда условна (именно поэтому Клакхон и Келли увидели причины трагедии Германии 20-го века в том, что Веймарская конституция хотела сразу слишком многого). [Kluckhohn, Kelly 1962, p. 70]

Ещё одна попытка отбросить или растворить понятие культуры — определить её как "включающая" или "исключающая." [Pinsker 1994] Такой подход скорее всего, бесполезен, ибо культура по определению есть целостность; не существует и не может существовать положения, при котором разные культуры, но живущие вместе, на одной территории, вдруг декретом объявляются принадлежащими одной, только диверсифицированной. Даже пересадка органа от человека к человеку вызывает отторжение. Такая ситуация только скрывает свершившийся факт: одна из культур победила другую. С другой стороны, определение культуры и сама культура не могут включать (или наоборот, исключать) отдельные специфические группы (женщин, геев и пр.): либо они принадлежат данной культуре, либо нет, третьего не дано; равенство политическое не порождает равенства культурного, это абсолютно разные переменные. Постоянно подчеркиваемая специфика только подстегивает парад различий и ведет к проблемам — политическим, а не социокультурным! При этом человек или группа продолжают принадлежать к этой культуре (как это происходит с выходцами из Африки и с женщинами и США) или продолжает выпадать из нее (как это происходит в тех же США с евреями). Это разные, несовместимые цели: объединить людей или разъединить. Если представлять себе культуру как нечто, состоящее из отдельных групп, то рано или поздно политика будет организована так же: например, "меньшинства" за демократов, мужчины за республиканцев и т. д.

Важно понять, почему так никогда не была организована ни одна культура: именно потому, что культура есть не борьба всех против всех, а единство функционально разных, но взаимно необходимых друг другу элементов (так, "чёрные американцы" сегодня — неотъемлемая часть США и американской субкультуры, а вовсе не пришлый либо чуждый элемент). Навязываемая сегодня схема вечного трайбализма делает демократию (да и любую другую систему) невозможной: различия в ней вызываются не политикой, когда один и тот же человек по одному вопросу готовый поддержать партию А, по другому будет поддерживать партию Б. Различия заданы не политически, а "по паспорту," то есть навечно (мужчина не может стать женщиной, а следовательно, и войти в их "женскую" партию), а следовательно, и групповой/племенной раздел страны вечен — она превращается в вечный Ливан, в котором все посты были навсегда закреплены за какой-то из многочисленных этнических групп (христиане, мусульмане, друзы и пр.)

Тогда рано или поздно клинч: ни одна сторона не может победить, и, следовательно, необходим третейский судья, который и будет в конечном счете принимать решения (что похоже, и является целью борцов за вечную департаментализацию культур). Но тогда на следующем этапе либо возрастёт апатия участников политического процесса, либо одна из групп начнет спасаться — и это будут те методы, которыми она владеет (например, террор, "анти-что-угодно," а то и просто чистый национал-социализм — как в Германии 30-х годов).

Во всех этих определениях видна попытка отделить человека от культуры, объявив её независимой. Я же здесь исхожу из того, что вне человека — носителя культуры — нет ничего, что все материальные артефакты, которые предлагается положить в основы разделения культур (здания, сооружения, книги и прочие носители информации) мертвы без него. Точка зрения, принятая в данной книге — Социокультурная Общность есть ни что иное, как следующий этап на пути усложнения социальных единиц, из которых состоит человечество. Именно поэтому изучение СКО вне человека бессмысленно.

Существующая иллюзия независимости культуры от человека основана на том, что её отдельные составные части — наука, искусство, идеология и религия, политика, язык — создали свою специфическую среду, в которую человек приходит "на всё готовое" — и где влияние отдельного человека кажется совершенно незаметным, а избранные люди, способные всё изменить (типа Наполеона) кажутся исключением. Иллюзия рассеивается, когда мы начинаем изучать "чужое" — китайскую литературу, японскую живопись, индийскую логику или мусульманскую этику: становится понятно, что нет чистой, абстрактной, общечеловеческой этики, науки, музыки и остальных элементов культуры, все они СК-окрашены.

Так сложилось сегодняшнее представление о культуре: с одной стороны, это нечто внешнее по отношению к человеку, чуть ли не мистическое, временами даже противостоящее ему. С другой — категория "культура" используется охотно для "примитивных" народов ("культура индейцев"), для описания отдельных эпох ("культура средневековья") или стран ("византийская культура"), для противопоставления культуры цивилизации — НО НЕ для анализа тех больших, мощных, разносторонне развитых культур, которые в течение последних полтора-двух тысячелетий определяют развитие Земли (таких, как западноевропейская ("католическая") или восточноевропейская ("православная") культуры).

А без этого анализ возможностей модернизации — с тем, чтобы модернизация не подменилась вестернизацией — невозможен. Напротив, точка зрения автора этой книги:

1/ Да, культура формует (через родителей, школу или друзей) ребёнка; но и ребёнок, став взрослым, формует культуру!
2/ Культура есть именно социокультурная ОБЩНОСТЬ, то есть БОЛЬШАЯ социальная группа, ПРИНЦИПИАЛЬНО отличающаяся по динамике, механизмам, продолжительности существования и от малой группы (которой с увлечением заняты социология и психология), и от отдельного человека.
3/ Культура создаёт и меняет себя — как и любая самоорганизующаяся система.

Культура тождественна наличию непрагматических, то есть по определению дальних, не сиюминутных целей. Поэтому любая группа, если или пока она имеет только частные, текущие цели (например, захват и удержание власти и т. п.), не составляет новой культуры — она либо принадлежит какой-то СКО, либо обречена на вымирание, претендуя быть тем, чем невозможно для неё. Вся история культур (ср. ЕСКО и РСКО — особенно историю раннего христианства) основана на этом. Так, Павлу и апостолам пришлось строить новую культуру буквально из ничего — новую, ибо ни в античности, ни в иудаизме не было готовых ответов на возникающие вопросы: как и, главное, ради чего, делать, что есть и где спать. (Шпенглер подробно разобрал отличия античности от ЕСКО. [Шпенглер 1993, особенно т.1, гл. 2])

В конечном счете культуры отличаются друг от друга по этим своим непрагматическим, а потому и плохо понятным или малозаметным, целям. Но тогда верно и обратное: если СКО существует, она должна иметь такие цели.

На основе идей Выготского о деятельности можно предложить более операциональное определение культур. В процессе деятельности человек самосовершенствуется, одновременно создавая свою группу в процессе коммуникации с партнерами. Партнеры должны согласовывать свои навыки, знания, знаки, язык; они должны непрерывно узнавать об изменениях и адаптироваться в процессе научения, поскольку иначе совместная деятельность и взаимодействие невозможны (что-то вроде процесса "нащупывания" — tâtonnement — в экономических теориях). Выготский называл их "психологическими орудиями"; похоже, что их более адекватно называть "социокультурными орудиями" (называл же он сам свою теорию "культурно-историческая").

Поскольку любое такое орудие создано людьми, не может быть априорных ограничений на его использование, хотя с точки зрения другой СКО оно может казаться совершенно произвольным и не иметь ничего общего с его материальной или информационной формой, а также с целями, ради которых оно создавалось в другой СКО.

В таком случае СКО есть НАБОР СОЦИОКУЛЬТУРНЫХ ОРУДИЙ, которая создает их и приписывает им их значения; когда они меняются, их смысл тоже может меняться. (Такие общие смыслы, очень характерны для малых групп — например, семейные шутки и истории часто непонятны непосвященным; и тем более часто они встречаются в больших группах.) Выготский описал ряд таких  орудий: 

• язык;
• системы исчисления;
• алгебраические символы;
• мнемонические техники;
• произведения искусства;
• буквы (вообще письменность);
• схемы;
• диаграммы;
• карты;
• условные знаки (например, дорожные);
• и пр. [Выготский 1981а; Выготский 1981б; Выготский 1981в]

К списку Выготского можно добавить и другие орудия:

• методы воспитания и пеленания детей;
• (детские и взрослые) игры;
• стили взаимодействия;
• (идеологические или религиозные) обряды;
• церемонии;
• традиции;
• методы руководства.
• и пр.

Все они отформованы специфической культурой или группой и включают всё, ей релевантное — даже галлюцинации и символические и магические действия. Древние хроники описывают драконов наряду с другими, вполне реальными объектами; чтобы причинить вред человеку, они предписывают уничтожение портрета или статуи врага — но ведь и мы до сих пор с той же целью жжём вражеские флаги. [Frankfort et.al., 1984, p. 32] Социокультурные орудия и знаки абсолютно реальны и значимы для человека данной СКО; орудия/знаки рождаются с нею, принимаются группой, живут и умирают с ней, и даже могут "сойти с ума" (есть основания утверждать, что даже симптомы психических заболеваний и содержание бреда зависит от СКО и эпохи). [Kleiman 1995]

(Здесь крайне важно отметить, что психологические орудия не то же самое, что социокультурные изобретения! Так, известно, что если язык некоторой группы людей принадлежит к так называемым "тональным языкам," в которых смысл зависит от высоты тона, с которым произносятся гласные, то "можно быть совершенно уверенным, что все эти люди обладают развитым звуковысотным слухом." [Леонтьев 1981, "Человек и культура," 3, с. 420] Однако само наличие хорошего слуха вовсе не делает китайцев и пр. "тональных" народов хорошими музыкантами и авторов развитой музыки — в то время как европейцы, чьи языки не принадлежат к группе тональных, изобрели серьёзную и сложную музыку!)

Можно считать, что совместное усвоение психологических (то есть социокультурных) орудий вместе с устойчивой системой отношений является сутью любой культуры — и таким образом, просто самой СКО. И орудия, и культура являются результатом некоего неписаного соглашения, истории, компромисса и просто случая (который часто лежит в основе изменений в культуре). Можно выделить несколько параметров, которые позволяют описать культуру именно как Социокультурную Общность. Хотя культура не есть нечто "вознаграждающее" ("gratifying" по выражению Leslie White), "награждают" сами люди, принадлежащие данной группе — за соблюдение соответствующих норм и традиций, за эффективное участие в соответствующей совместной деятельности, за то, что "ты свой" (что хорошо описано в экспериментах Эша и Оллпорта по изучению конформности). [Шибутани 1969]

У многих культур, кроме изначальной географической близости, был общий язык, который служил средством общения между различными народами, принадлежащими данной СКО и владение которым было престижно. В Европе это место занимала латынь; на Дальнем Востоке — вэньянь (древнекитайский язык; в Японии БУНГО было фактически разновидностью вэньяня, используя чтение ОН для передачи "высокого" стиля, мыслей о возвышенном; КАНА употреблялась для обыденности), в арабо-мусульманском мире это был ("классический") арабский язык, в Индии — санскрит. В зарождающейся ныне Латиноамериканской общности на такую роль претендует испанский, хотя и имеет мощных соперников — португальский и английский. Это, однако, не обязательный признак: в социокультурной общности, которую можно условно назвать "Восточнославянской" (которая в тексте называется Российской СКО) и ядро которой составляют русские, украинцы и белорусы, но к которым весьма близки румыны/молдаване, болгары и сербы/черногорцы, церковнославянский язык (Old Church Slavonic) в силу ряда исторических причин не играл такую роль, хотя еще недавно и был единственным литературным языком для сербов и словенцев. Общий язык способствовал созданию единой письменности: латиница в Европе, иероглифика на Дальнем Востоке (ещё совсем недавно образованные вьетнамцы и корейцы писали иероглифами — например, Хошимин только так записывал свои стихи). В Индии и арабско-мусульманском мире это были соответственно деванагари и арабская вязь. Переход из одной СКО в другую может ознаменоваться изменением графики: сербы используют кириллицу, хорваты латиницу, хотя говорят на одном языке, но принадлежат двум разным СКО (соответственно, РСКО и ЕСКО). Чтобы выполнять такую роль, "единый" язык "межнационального общения" обычно не являлся языком никакого конкретного народа. Так, средневековая "кухонная" церковная латынь появилась уже после того, как латынь перестала быть языком единственного народа; санскрит, церковнославянский и во многом вэньянь — искусственно сконструированные языки; литературный арабский довольно далек от специфических диалектов каждой отдельной арабской страны, а Испания не принадлежит Латиноамериканской социокультурной общности.

Единый язык — не единственный критерий близости людей в больших социальных группах; её можно увидеть и в одежде, и в образе жизни. Тойнби предлагал рассматривать в качестве системообразующего параметра религию [Toynbee 1972]; Huntington [Huntington 1996] не вполне последовательно провел этот принцип у себя в книге (он, например, выделил Мусульманскую и Ортодоксальную (Российскую) цивилизации, но почему-то не называет Западную цивилизацию христианской). Нам также предлагается искать культовые, не только религиозные корни любой культуры [Halton 1992] — но тогда культ и религия существуют до культуры и её создают. Конечно, христианство появилось до ЕСКО и РСКО, но именно наличие нескольких СКО, основанных христианством (или находившихся под его влиянием), доказывает, что каждая СКО — это сложный комплекс психологических, религиозно-идеологических и случайных факторов, которые привели к её появлению.

Если "культура это то, что объединяет людей" (Рут Бенедикт — "culture is what binds men together") [cit. by Kluckhohn, Kelly 1962, p. 26], и культура это тот параметр, который определяет принадлежность к одной СКО/цивилизации (ср. определение цивилизации у Хантингтона и библиографию там же [Huntington 1996, p. 29]), тогда классификация культур совпадает с классификацией социокультурных общностей (СКО). Иначе появляется логический парадокс: предположим, что имеются две разные СКО, которые имеют одну и ту же культуру; тогда различия между ними определяется не культурой, а каким-то иным фактором, который и надо искать и изучать. Таким образом, СКО есть наибольшая возможная макро-группа, члены которой имеют одну культуру, и не существует никакой бо́льшей группы, члены которой имеют ту же культуру. Поэтому-то далее термины "культура" и "социокультурная общность" (СКО) будут употребляться синонимично. Можно перечислить несколько СКО: Российская СКО (РСКО; синоним — Восточноевропейская, Восточнославянская, Православная), Дальневосточная СКО (ДВСКО), Европейская СКО (ЕСКО; синоним: Западноевропейская, Западная, Католическая), Мусульманская СКО (МСКО) и др.

<<< предыдущая — ОГЛАВЛЕНИЕ — следующая >>>