А. ЗИМИН

Сталинские режимы в СССР и в странах восточной Европы подавили всякое критическое размышление об их обществах и о средствах перемены этих обществ. Однако, как это показывают многочисленные самиздатские произведения, в чрезвычайно трудных условиях, рискуя тюрьмой и ссылкой, многие люди стараются понять и объяснить сущность так называемого реального социализма.

Эти режимы в глазах многих дискредитировали борьбу за социализм и сам социализм. Но они не смогли предотвратить очередные восстания трудящихся и граждан этих стран против угнетения: Венгрия 1956, Чехословакия 1968, Польша 1980. Все эти события показали, что идеалы борьбы трудящихся за независимость и справедливость все еще живы в этих странах, даже если они не всегда выражаются положительной ссылкой на "социализм" — термин, которым существующие режимы прикрывают свою диктатуру.

Слышны голоса, хотя еще очень слабые, выступающие против такого злоупотребления, утверждающие, что социалистические идеалы не имеют ничего общего с догмой, навязанной Кремлем.

Задача издательства "Слово" — давать им слово, публикуя эти тексты на их собственном языке, способствовать обменам и дискуссиям, переводя тексты на разные языки стран восточной Европы, налаживать диалог между теми, кто — как на Западе, так и в странах восточной Европы — борется за осуществление демократического социализма.

Éditions SLOVO - LA PAROLE

56 bis, rue du Louvre

75002 Paris

ОТ АВТОРА

Существование сталинизма как политического и идейного течения, стоящего вне ленинизма и принципиально отличного от ленинизма, - факт, отрицание которого, откуда бы оно ни шло, исторически и теоретически ложно, если не заведомо лживо. Слова "сталинизм" и "ленинизм" не синонимы — ни в каком смысле и ни в каком отношении. Но слово "ленинизм" и не покрывает слова "сталинизм", ибо сталинизм никакая не разновидность ленинизма: это отнюдь не применение ленинизма к русским условиям и даже не модификация ленинизма применительно к этим условиям. Сталинизм извращает самые основы ленинизма и изгоняет ленинизм как из дел мировой борьбы за социализм, так и из дел русской социалистической революции.

Сталинизм сложился в, принципиально отличную от ленинской, концепцию Октябрьской революции и социализма, а тем самым в идейное течение, противостоящее ленинизму, только после Ленина. Но, как показывают собранные в предлагаемом очерке документированные материалы, уже при Ленине, и притом с первых месяцев Октября, будущий сталинизм существовал в зачаточных формах и противопоставлялся Ленину, носителем и проводником этого зачаточного сталинизма был никто иной как сам Сталин. Сталинская линия в революции и в строительстве социалистического

общества проявляла себя тогда эпизодически и отрывочно, то в одной то в другой области — и, хотя с гонором и капризами, упираясь, изворачиваясь и лицемеря, Сталин отступал. Так было пока революцией руководил Ленин, но когда болезнь увела Ленина от руководства, процесс оформления и самоопределения, словом, - созревания, сталинизма ускорился. Сталинская линия постепенно переходит в наступление и уже на XII партсъезде (весной 1923 года) начинает оттеснять линию Ленина — конечно, под видом верности ленинизму.

Настоящий очерк о шестилетии 1918-1923r.r. не занимается проблемой социальных корней и социального содержания сталинизма. В нем лишь рассматривается предыстория сталинизма, приходящаяся на эти годы и развертывавшаяся внутри партии Ленина в противодействии Ленину, под конец и в борьбе против Ленина. А именно, в нем исследуются пять кардинальных линий этой предыстории или, если угодно, этого пролога сталинизма: отношение между русской революцией и сферой национальных отношений, военную политику пролетарской революции, вопрос о существе государства и государственности в эпоху перехода к социализму, вопрос о коммунистической партии в однопартийной политической системе.

То, что в этом перечне нет проблемы профсоюзов, места крестьянства в социалистической революции, проблем экономической политики пролетарской революции (таких, в частности, как оплата труда буржуазных специалистов, как монополия внешней торговли, как кооперация, как функции Госплана, как переход к НЭПу...), соответствует существу дела. Эти вопросы, занимавшие кардинальное место в теоретических и программных представлениях и политической деятельности Ленина, в круг интересов Сталина тех лет программно и вообще сколько-нибудь самостоятельно не входили — факт, сам по себе (как читатель убедится, ознакомившись с материалами нашего очерка) характерный. В особенности это характерно, когда дело идет об игнорировании профсоюзов со стороны человека, возглавлявшего рабоче-крестьянскую инспекцию. За эти годы Ленин буквально десятки раз выступал с отчетными речами перед съездами и конференциями профсоюзов и фабзавкомов — металлистов и горняков, железнодорожников и водников, текстильщиков и швейников, учителей и медиков, печатников и сельхозрабочих..., не говоря о ВЦСПС и других профсоюзных объединениях - и посылал им десятки писем. Сталин же за эти шесть лет ни одного раза не обращался к профсоюзным организациям — ни с отчетами, ни с предложениями. Невозможно представить себе, чтобы Сталин сказал слова, с которыми Ленин обратился к комфракции II Всероссийского съезда горнорабочих: "Если партия раскалывается с профессиональными союзами, тогда партия виновата, и это наверняка гибель Советской власти" (январь 1921 года, ПСС, т.42, с. 249).

Но конечно, и эти противостояния Сталина Ленину мы постараемся отразить в предлагаемой работе там, где они играли более или менее существенную роль.

Одно замечание по поводу предлагаемой работы следует, пожалуй, сразу же сделать, несмотря на то что оно может показаться тривиальностью. Расхождения с Лениным и противостояние Ленину, из которых и в которых уже при. Ленине зарождался будущий сталинизм, мы находим в те годы в той или иной форме и той или иной мере не у одного Сталина. Оно и понятно: сталинизм - явление социальное, а не выдумка или изобретение одного зловредного человека. В том, что впоследствии вылилось в сталинизм, шло политическое и идеологическое оформление интересов, стремлений, расчетов и понятий определенных (и притом весьма широких) социальных слоев огромного народа, приведенного в движение социалистической революцией. И естественно, что в условиях однопартийной политической системы немало деятелей правящей большевистской партии искало и находило ответы для этих социальных слоев послеоктябрьской России в том же направлении, что и Сталин, - вначале независимо от него и без связи с ним, а с ходом времени все больше вместе с ним и группируясь вокруг него, иногда просто следуя за ним, но иногда и подталкивая его и подсказывая ему — и, неосознанно или сознательно, выдвигая его как своего глашатая, а то и вожака. О некоторых из таких полных и частичных единомышленников, подсказчиков и помощников Сталина - соучастников в подготовлении сталинизма -идет речь в нашем очерке, но лишь тогда и там, когда и где без этого были бы трудно объяснимы поведение и действия Сталина и реакция на них со стороны Ленина и Политбюро, после того как последнее осталось без Ленина. В целом же это очерк о самом Сталине: с идеями, высказываниями и политическими действиями Ленина сопоставляются почти исключительно одновременно взгляды, высказывания и действия одного лишь Сталина. Автор вырывает фигуру Сталина из ее узкого и широкого окружения и воздерживается от исследования того, из кого и как уже в эти годы идейно, а там и политически, формировалось и консолидировалось сталинское крыло Российской коммунистической партии. Это воздержание было для автора вынужденным: ему недоступны были архивы ЦК партии - единственный аутентичный источник для такого исследования. Ведь даже полувековой давности стенограммы и протоколы пленумов ЦК, не говоря уже о переписке ЦК с местными парторганизациями и о материалах совещаний ЦК с их руководителями и с руководителями советских и профсоюзных органов, Центральным Комитетом КПСС не опубликованы и по сей день тщательно утаиваются от глаз историков (1).

Автор отдает себе отчет, что вследствие этого тема генезиса сталинизма предстает в настоящем очерке в суженном и далеко не полном виде. Но он надеется, читатели согласятся, что для работы, желающей начать, наконец, выяснение предыстории сталинского вырождения русской социалистической революции (а на большее предлагаемый очерк не претендует), это - разумное ограничение. Ибо после десятилетий замалчиваний, утаиваний и фальсификаций начать следует с восстановления фактов о самом Сталине — о том, каким он был в годы Ленина. Более счастливые исследователи внесут необходимые дополнения и исправления.

И наконец, требуется ли предупреждать читателя, что в нашем очерке ему предлагается не история ленинских годов Октябрьской революции, а всего лишь материалы к одной из линий этой истории? Правда, это существенная линия, без знания которой дальнейший путь революции не может быть понят. Однако, критическая история этих великих годов, данная в свете последующих десятилетий (меньше всего к ней способны советские историки), показала бы, что и в решениях, которые для социалистической революции в отсталой, разоренной и окруженной врагами России, разрабатывались при участии Ленина, бывали и непрактичность и недальновидность, а порою и прямые ошибки. Но это, повторяем, не входит в нашу тему. Мы берем Ленина таким, каким он был в глазах его соратников-современников, и сопоставляем с ним нарождавшееся и пробивавшее себе дорогу сталинское направление в РКП (б).

ПРИМЕЧАНИЯ

1) Да и не только к архивным, но и ко многим опубликованным (а впоследствии изъятым из обращения) материалам автор не имел доступа — таким, например, какие были к услугам английского историка Карра (E. H. Carr), когда он писал первые четыре тома своей многотомной "A History of Soviet Russia". Больше того, даже теми из этих материалов, которые приводятся у Kappa (но, конечно, не у советских историков !), автор не мог воспользоваться — по той простой причине, что в нашей стране эти книги Kappa отнесены в разряд засекреченных. Мы имеем в виду три тома под общим названием "The Bolshevik Revolution, 1917-1923" и том, озаглавленный "Interregnum, 1923-1924".

1 РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И МИРОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

С самого начала русской революции XX века Ленин видел ее в контексте мировой антикапиталистической революции. В первом же его отклике на революцию 1905 года читаем: "Величайшие исторические события происходят в России. На пролетариат всей России смотрит теперь с лихорадочным нетерпением пролетариат всего мира. Низвержение царизма в России, геройски начатое нашим рабочим классом, будет поворотным пунктом в истории всех стран, облегчением дела всех рабочих всех наций во всех государствах, во всех концах земного шара" (Статья "Начало революции в России", написанная в Женеве 12 января 1905 г. по ст. ст. — ПСС, т. 9, стр. 201, 204). А февраль 1917 года Ленин встречает как "начавшуюся всемирную рабочую революцию" (Автореферат доклада "О задачах РСДРП в русской революции", сделанного в Цюрихе 14 марта 1917 г. по ст. ст. — ПСС, т.31, стр. 78) и намечает для революционной России "программу, основанную на учете классовых сил русской и всемирной революции" (5-ое "Письмо из далека", март 1917 г. — ПСС, т.31, стр. 56). В "Прощальном письме к швейцарским рабочим" Ленин прямо говорит, что уезжает из Швейцарии в Россию для продолжения революционно-интернационалистической работы на нашей родине", что "русскому пролетариату выпала на долю великая честь начать ряд революции

и что крестьянский характер страны... может придать громадный размах буржуазно-демократической революции в России и сделать из нашей революции пролог всемирной социалистической революции, ступеньку к ней" (Письмо датировано 8 апреля 1917 г. по нов. ст. - ПСС, т. 31, стр. 87,91,92).

Мы привели эти выдержки из дооктябрьских работ Ленина, чтобы напомнить, что в его теоретических размышлениях, программах, политических планах даже буржуазно-демократическая революция России связывалась с мировой пролетарской революцией. О российской социалистической Октябрьской революции такого напоминания не требуется. Широко известно, что эта революция была задумана Лениным и во все годы его руководства осуществлялась не как пролог, а как органическая часть мировой пролетарской революции, как ее собственный первый этап. Известно, что в апреле 1917 года, открывая первую после февральской буржуазной революции партийную конференцию и провозглашая курс на социалистическую революцию, Ленин сказал: "На долю российского пролетариата выпала великая честь начать, но он не должен забывать, что его движение и революция составляют лишь часть всемирного революционного пролетарского движения... Только под этим углом зрения мы и можем определить наши задачи" (ПСС, т. 31, стр. 341). А свою первую речь о свержении Временного правительства и победе революции — "Доклад о задачах власти Советов" а на заседании Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов 25 октября (7ноября) 1917 года — Ленин закончил словами: "У нас имеется та сила массовой организации, которая победит все и доведет пролетариат до мировой революции. В России мы должны сейчас заняться постройкой пролетарского социалистического государства. Да здравствует всемирная социалистическая революция!" (ПСС, т. 35, стр.3).

Очень точные выражения для ленинского определения мировой связи русской революции нашел Каменев, выступая спустя год после смерти Ленина. "Вопросы пролетарской революции" - писал он - "не могли ставиться Ильичем в каких-либо национально-ограниченных рамках... Те вопросы,

которые поставил Владимир Ильич, как и то движение, которое он возглавлял, носят характер полной международности, охватывают человечество все целиком. Они, эти вопросы и ответы, ставят и решают не национальную проблему пролетариата России, Франции, Германии или Англии, или Америки - они ставят вопросы в общем, интернациональном масштабе " (1).

Рассмотрим теперь, как Сталин в годы Ленина воспринимал и претворял этот "характер полной международности" Октябрьской революции.

а) Потенции революции и факты революции: проблема.

Уже очень скоро после Октября, при первом же большом международном кризисе, поставившем под угрозу судьбу и самое существование социалистической революции, обнаружилось то направление взглядов Сталина на существо русской революции и ее историческую миссию, которое в принципе отличалось от ленинского и впоследствии развилось в концепцию "полного социализма" в одной, изолированно взятой стране. 11 (24 по нов. ст.) января 1918 года, при обсуждении на заседании ЦК партии вопроса о войне и мире (в связи с Брестским ультиматумом германского империализма), Сталин, в тот день разделявший позицию Ленина о необходимости подписать мир, выдвинул такой довод в ее пользу: "Революционного движения на Западе нет, нет фактов, а есть только потенция, а с потенцией мы не можем считаться". И вот, Ленин, при тогдашнем соотношении сил в ЦК дорожа каждым голосом и называя Сталина своим "единомышленником", счел нужным сразу же категорически и резко отмежеваться от этой аргументации. Ленин сказал: "На Западе есть массовое движение, но революция там еще не началась. Однако, если бы в силу этого мы изменили бы свою тактику, то мы явились бы изменниками международному социализму" (ПСС, т. 35, стр.257, 479).

Мы не располагаем сведениями о более ранних послеоктябрьских проявлениях противоположности между ленинским

и сталинским пониманиями мировой революции и места русской революции в ней и не знаем были ли такие проявления, но достаточно и этого, чтобы оценить ситуацию (2). Представим себе тогдашнюю Россию, тогдашнюю большевистскую партию, тогдашний русский рабочий класс, которые только что свою социалистическую революцию совершили под знаменем и во имя мирового социализма и которые в мыслях и чувствах своих не отделяли русскую революцию от мировой, чтобы понять, что слова Ленина об измене и изменниках были не просто разъяснением ошибки, но и предостережением. Ныне, имея перед глазами всю эволюцию Сталина, мы понимаем, что довод не был случайностью или оплошностью. Мы видим, что уже тогда у Сталина не существовало первого, основного, решающего ленинского критерия при установлении стратегии и тактики нашей революции. Не существовало понимания того, и убежденности в том (а может быть и согласия с тем), о чем через год с небольшим, в марте 1919 года, в отчете ЦК на VIII съезде партии Ленин сказал: "В эпоху Брестского мира... Советская власть поставила всемирную диктатуру пролетариата и всемирную революцию выше всяких национальных жертв, как бы тяжелы они ни были." (ПСС, т. 38, стр. 133) (3) и там же, в заключительном слове по партийной программе разъяснил: "У нас в программе речь идет о социальной революции в мировом масштабе" (стр.175) (4). И сегодняшнему коммунисту предостережение, на заре Октября сделанное Лениным лично Сталину должно представляться зловещим.

Сделал ли Сталин выводы для себя из ленинского предостережения? Да, сделал — в своей сталинской манере. Во всяком случае, в годы, когда у руля революции стоял Ленин, Сталин, не пересмотрев и не изменив своей позиции, не выставлял вместе с тем открыто своего безразличия к "потенциям" мирового революционного движения. Но он, единственный из сложившейся вокруг Ленина руководящей группы большевистской партии, не проявлял и интереса к этому движению — не только к его потенциям, но и к его фактам.

То было время, когда чуть ли не во всех странах мира рабочий класс, разбуженный Октябрем, поднимался на революционную борьбу против капитализма, когда складывался и грозно набирал силу Коминтерн, когда русские большевики стоя во главе своей разоренной, голодающей и всячески исстрадавшейся страны, сознавали и ощущали себя солдатами переднего фронта и знаменосцами мировой антикапиталистической революции, пусть не так стремительно и прямолинейно, как первоначально ожидалось и нетерпеливо хотелось, но неуклонно идущей вперед, - сознавали и ощущали себя кровно — и повседневно — связанными с мировой революцией и ответственными за ее судьбы.

Вспомним хотя бы несколько из многочисленных на эту тему выступлений Ленина лишь за одно, наугад выбранное полугодие в середине этого периода.

Март 1920 — доклад ЦК на IХ съезде партии: "Мы знали, что у нас союзники есть, что надо уметь проявить самопожертвование в одной стране, на которую история возложила почетную, труднейшую задачу, чтобы неслыханные жертвы окупились сторицей, потому что всякий лишний месяц, который проживем мы в своей стране, нам даст миллионы союзников во всех странах... И это основная причина, самая глубокая причина, в последнем счете дала нам вернейшую победу, она явилась тем источником, который продолжает быть самым главным, непреоборимым, неиссякаемым источником нашей силы и который позволяет нам говорить, что когда мы осуществим в своей стране в полной мере диктатуру пролетариата, наибольшее объединение его сил..., мы можем ждать мировой революции. И это есть на самом деле выражение воли, выражение пролетарской решимости к борьбе, выражение пролетарской решимости к союзу миллионов и десятков миллионов рабочих во всех странах... У нас есть международный союз, который нигде не записан, не оформлен, ничего не представляет из себя с точки зрения "государственного права", а в действительности в разлагающемся капиталистическом мире представляет из себя все" (ПСС, т. 40, стр. 242, 243).

Апрель — речь при закрытии IX съезда: "Вполне прав

американский товарищ Р., который издал толстую книгу, содержащую ряд статей Троцкого и моих и дающую таким образом сводку истории русской революции. Этот товарищ говорит, что французская революция оказалась победоносной во всемирно-историческом масштабе, и если она могла быть непосредственно задавленной, то потому, что она была окружена странами на континенте Европы более отсталыми, в которых не могли тотчас же возникнуть движения подражания, сочувствия и поддержки. Русская революция, которой пришлось в силу гнета царизма и целого ряда других условий (связь с 1905 годом и т.д.) возникнуть раньше других, окружена странами, стоящими на более высокой ступени капиталистического развития, которые медленнее подходят к революции, зато солиднее, прочнее, тверже!.. У нас друзей и союзников больше, чем мы это знаем!" (ПСС, т. 40, стр. 283).

Апрель — май — брошюра "Детская болезнь "левизны" в коммунизме": "Было бы ошибочно упустить из виду, что после победы пролетарской революции хотя бы в одной из передовых стран наступит, по всей вероятности, крутой перелом, именно: Россия сделается вскоре после этого не образцовой, а опять отсталой (в "советском" и в социалистическом смысле) страной. Но в данный исторический момент дело обстоит именно так, что русский образец показывает всем странам кое-что, и весьма существенное, из их неизбежного и недалекого будущего" (ПСС, т. 41, стр. 3-43).

Май - речь при закладке памятника К. Марксу 1 мая 1920 г.: " России выпала великая честь и счастье помочь основанию социалистического общества и мировой Советской республики". (ПСС, т.41, стр.105).

Июнь - июль - набросок тезисов ко II Конгрессу Коминтерна по национальному и колониальному вопросам: пролетарский интернационализм "требует способности и готовности со стороны нации, осуществляющей победу над буржуазией, идти на величайшие национальные жертвы ради свержения международного капитала". (ПСС, т.41, стр.166)

Август — письмо к австрийским коммунистам: "Мы гордимся тем, что великие вопросы борьбы рабочих за

свое освобождение мы решаем, подчиняясь международной дисциплине революционного пролетариата, учитывая опыт рабочих разных стран, считаясь с их знаниями, с их волей, осуществляя таким способом на деле (а не на словах как Реннеры, Фрицы Адлеры и Отто Бауэры) единство классовой борьбы рабочих за коммунизм во всем мире". (ПСС, т. 41, стр. 272-273).

Август - сентябрь — статья "Второй конгресс Коммунистического Интернационала", в которой Ленин в таком соотношении оценивает итоги послеоктябрьского трехлетия: "Велики военные победы Советской республики рабочих и крестьян над помещиками и капиталистами, над Юденичами, Колчаками, Деникиными, белыми поляками, их пособниками - Францией, Англией, Америкой, Японией. Но еще более велика наша победа над умами и сердцами рабочих, трудящихся, угнетенных капиталом масс, победа коммунистических идей и коммунистических организаций во всем мире". (ПСС, т.41, стр.276)

Сентябрь - политический отчет ЦК РКП(б) на IX Всероссийской конференции партии" Последствием нашего пребывания под Варшавой было могущественное воздействие на революционное движение Европы, особенно Англии. Если мы не сумели добраться до промышленного пролетариата Польши (и в этом одна из главных причин нашего поражения), который за Вислой и в Варшаве, то мы добрались до английского пролетариата и подняли его движение на небывалую высоту, на совершенно новую ступень революции". (ПСС, т.41, стр.282-283).

Мы привели три страницы выдержек из Ленина, чтобы воскресить в памяти читателя ныне забытое (и подвергаемое забвению!) чувство органической связанности с мировой революцией, соучастия в мировой революции и прямой ответственности не только за революцию в России, но за мировую революцию, — чувство, которое определяло ту внутреннюю, психологическую атмосферу, в которой двигались помыслы, самоутверждение, гордость, энтузиазм и героизм большевиков ленинского времени.

Но для Сталина все это было чужое, извне привнесенное,

несущественное и ненадежное. Он жил в иной психологической атмосфере, в стороне от перипетий и от самой проблемы мировой революции. Мировая революция была для него западнической книжностью, умствованием литераторов, выросших вдали от России в эмиграции, да агитационным подспорьем для взбадривания и утешения малосознательных и легковерных народных масс России, совершающих свою, российскую, революцию, - но не была тем делом, которое он делал.

Нас здесь не интересует Сталин как личность и то, как и почему эта личность и ее дореволюционная биография привели Сталина в ряды внутренне чуждой ему ленинской революции. Здесь нас интересуют лишь факты, свидетельствующие о том, как Сталин понимал и ощущал место русской революции, в мировой социалистической революции, когда работал бок о бок с Лениным. Вот некоторые из этих фактов.

За те самые месяцы 1920 года, к которым относятся приведенные нами (а это далеко не все!) высказывания Ленина, Сталин лишь дважды выступил на темы, не только предоставлявшие ему повод и возможность, но прямо требовавшие от него хотя бы коснуться мировой революции и места нашей революции в ней. Один раз это было 50-летие Ленина, второй раз — военное нападение белополяков на Советскую Россию, организованное и поддержанное Антантой. В первом случае Сталин не счел нужным хотя бы упомянуть о роли Ленина в мировом коммунистическом движении(см. сочинения Сталина, т. IV, с. 305-31), и это, может быть, лучше другого показывает, что Сталин не понимал и не принимал существо революционности Ленина. Во втором случае, в статье в "Правде", он написал о "шумихе" и "широковещательных статьях английской прессы против интервенции", имеющих целью прикрыть участие Англии в ней, но ни единым словом не обмолвился о небывалой волне сочувствия и прямой поддержки Советской России (там же, стр.319-322) (ведь были же отказы докеров грузить оружие для Польши, и протесты комитетов фабрично-заводских старост были!), поднявшийся в широких массах английских рабочих и вынудившей даже тред-юнионистских

главарей послать к нам дружественную делегацию. Мысли Сталина были далеки от того, что в этих массовых выступлениях английских пролетариев открылось Ленину: что они подводят к образованию коммунистической партии в Англии и к поднятию английского пролетариата "на совершенно новую ступень революции". (ПСС, т. 41, стр. 283) (5).

Читатель может задать вопрос, а характерно ли сопоставление Сталина с Лениным за одно полугодие 1920 г. для всего пятилетия 1918-1922 г.г.? Отвечаем: Полугодовым периодом мы ограничились лишь ради того, чтобы можно было провести сопоставление, не перегружая изложение цитатами из Ленина, а любые другие полгода показали бы то же самое. Такова картина на протяжении всего пятилетия, когда во главе Советской страны стоял Ленин. На протяжении всего периода 1918-1922 гг. у Сталина начисто отсутствует реальный, деятельный интерес к мировой революции — дела и пути русской революции не связываются в его сознании с делами и путями мировой революции. В проблемах и заботах Коминтерна он не принимает никакого участия (6); он отстраняется от них, как отчего-то нереального, надуманного, доктринерского и для развития и формирования нашей революции малозначащего. Не случайно Сталин не принимал участия в работах Конгрессов Коминтерна и даже на IV Конгрессе, в ноябре 1922 года, хотя он уже был генсеком русской партии, не был даже избран в президиум (от России в президиум вошли Ленин и Троцкий, да Зиновьев как Председатель Конгресса). Не случайно также и, конечно, не из-за незнания европейских языков Сталин единственный из ленинского состава Политбюро не участвовал в органе Исполкома Коминтерна журнале "Коммунистический Интернационал" и даже не значился в длинном списке его сотрудников. На протяжении пяти лет Сталин в своих публичных выступлениях только три-четыре раза, и то в юбилейном порядке, упоминает о Коминтерне и западных компартиях, и то как о "союзниках России" ("Сочинения", т. IV, стр. 243-44, 379, 386 и 392), да четыре раза коротко и в подчеркнуто обязательных

выражениях излагает официальную партийную формулу об Октябре, как о начале мировой революции, о курсе на пролетарскую революцию в Европе и на освобождение колониального востока и о расколе на два лагеря при этом два раза скороговоркой повторяя широко известные, лозунгом эпохи ставшие слова из Ленинской работы 1919 года "Пролетарская революция и ренегат Каутский": "Провести максимум осуществимого в одной стране для развития, поддержки, пробуждения революции во всех странах" (т. IV, стр. 164-6, 279 и . V, стр. 105-6).Вот буквально все, чем за первые пять лет революции Сталин проявил себя в вопросах мирового коммунистического движения.

б) Потенции революции и факты революции: два примера

1. — В качестве первого примера рассмотрим позицию и поведение Сталина в войне с Польшей летом 1920 года; в настоящее время уже выпущен из архивных тайников и опубликован какой-то минимум материалов, делающий возможным такое рассмотрение (7).

Ленин всячески, далеко идущими уступками, старался избежать войны. Но когда это не удалось и панская Польша, подхлестываемая и снаряженная Антантой, навязала нам войну и напала на нас, Красная Армия, сломив это нападение, перешла в победоносное наступление, Ленин (как документами показано ниже) увидел в этом возможность попытаться поднять на революцию польских рабочих и крестьян, а, может быть, через революционную Польшу прорваться и к Германии, бурлившей социальными битвами, и помочь этому бурлению разрастись в социальную революцию. Упустить такой "поход на Варшаву" Ленин считал непозволительным для революционера, даже если это сопряжено с тяготами, жертвами и риском для первой страны социализма. Но Сталину была чужда ориентация Ленина на мировую революцию, и он был против похода на Варшаву. Но этого мало. Сталин стал на путь саботирования, а затем и подрыва этого похода. С самого начала войны он уклонялся от указаний

Главкома о координировании действий порученного ему Юго-Западного фронта с Западным фронтом и увел свои армии на выполнение второстепенной задачи, на засосавшие их безуспешные бои за Львов. А потом, в решающие дни августа 1920 года, сорвал битву за Варшаву, сперва затягивая, а потом и прямо отказавшись выполнить решение Пленума ЦК партии и оперативный приказ Главкома о передаче трех армий (1 -ой Конной, 12-ой и 14-ой) в распоряжение командующего Западным фронтом Тухачевского. Естественно, что после вызова Сталина в Москву, Политбюро, с участием Ленина, сняло его с должности члена Реввоенсовета Юго-Западного фронта.

Конечно, сталинская так называемая "военно-историческая наука" десятилетиями в поте лица трудилась, чтобы скрыть преступные действия Сталина в польской кампании 1920 г. и переложить вину за неудачу "похода на Варшаву" на Главкома, на Тухачевского и уж обязательно на универсального жупела Троцкого. А сам Сталин постарался увековечить эти труды, уничтожив в 1937-1938гг. участников и свидетелей польской кампании. Но ныне, когда многое стало известно естественно задать себе вопрос: Чем же объясняется, что в своем своеволии и спесивости, в своей партийной и военной недисциплинированности, в своем неподчинении высшим военным органам Сталин не остановился перед фактическим предательством дела революции? Одни находят объяснение в непомерном (но мелком!) честолюбии Сталина, и его готовности пренебречь интересом революции и народа, если ему кажется, что так он приукрасит свое имя или усилит свое положение (8). Другие указывают на злобную ревность Сталина к Троцкому и на уже тогда зарождавшуюся ревность к Тухачевскому. Правы, по-видимому, и те и другие. Но нам представляется, что здесь действовали не только психологические причины личного свойства. Корни лежали глубже. Главной (и может быть, даже не подспудной, а вполне осознанной!) была причина идейно-политическая: дело мировой революции, которому своим поведением Сталин наносил удар, которое он, попросту говоря, предавал, было вне его идейного и политического мира, вне мира его забот,

тревог, перспектив. Оно было ему безразлично, чуждо, а то и обременительно. Для Ленина же польская кампания была с самого ее начала и до конца делом мировой революции.

В напутственной речи к красноармейцам, отправляющимся на польский фронт, 5 мая 1920 года, Ленин говорил: 'Помните, товарищи, что с польскими крестьянами и рабочими у нас нет ссор, мы польскую независимость и польскую народную республику признавали и признаем. Мы предлагали Польше мир на условии неприкосновенности ее границ, хотя эти границы простирались гораздо дальше, чем чисто-польское население... Мы сумели победить помещиков и капиталистов своих, — мы победим помещиков и капиталистов польских... Да здравствуют крестьяне и рабочие свободной независимой польской республики!" (ПСС, т. 41, стр. 110). И 13 мая, в речи на широкой рабоче-крестьянской конференции в Рогожско-Симоновском районе, подчеркивал: "Русское рабоче-крестьянское правительство делало Польше громадные уступки, желая этим доказать польскому народу, что оно окончательно порвало с политикой царизма по отношению к малым государствам" (ПСС, т. 41, стр. 120).

А вот несколько выдержек из писем и телеграмм Ленина в месяцы советско-польской войны. В первых числах мая, в самом начале войны: В статьях о Польше и польской войне: "не пересаливать, то есть не впадать в шовинизм, всегда выделять панов и капиталистов от рабочих и крестьян Польши" (Письмо в Секретариат ЦК РКП(б) - ПСС, т. 51, стр. 193). В начале июля: "Приняты ли меры к немедленному (!) созданию в освобождаемых местах Советской власти..., изгнанию помещиков, раздаче части их земель крестьянской бедноте, остальной — Советам батраков?" (Записка Курскому. — Там же, стр.231). 3 августа: "Необходимо принять все меры к распространению в Польше манифеста Польского ревкома самым широким образом. Использовать для этого нашу авиацию. О сделанном вами сообщите." (Шифром по прямому проводу Смилге и Тухачевскому. — Там же, стр.248). 9 августа: "Необходимы и крайне спешно подробности о настроении батраков и варшавских рабочих, равно о политических

перспективах вообще. Очень прошу ответить по возможности сегодня же." (Шифром Смилге, Дзержинскому и Мархлевскому. — Там же стр. 252). 19 августа: "Необходимо налечь изо всех сил, чтобы белорусские рабочие и крестьяне хотя бы в лаптях и купальных костюмах, но с немедленной и революционной быстротой дали вам пополнение в тройном и четверном количестве. Затем удесятерить агитацию с аэропланов для польских рабочих и крестьян, что их капиталисты срывают мир и осуждают их на бесцельное кровопролитие". (Телеграмма Смилге. - Там же, стр. 263-64). В тот же день: "Сообщите подробнее, что делаете для того, чтобы поднять галицийских крестьян... Беспощадно громите панов и кулаков, чтобы батраки, а равно масса крестьян, почувствовали крутую перемену в их пользу. Агитируете ли с аэропланов? (Телеграмма Затонскому. — Там же, стр. 264-265). 20 августа (когда Ленин уже пришел к выводу, что "Варшаву едва ли возьмем" — телеграмма Каменеву шифром, там же стр. 266): "Если в Седлецкой губернии малоземельные крестьяне начали захватывать поместья, то абсолютно необходимо издать особое постановление Польского ревкома, дабы обязательно дать часть помещичьих земель крестьянам и во что бы то ни стало помирить крестьян малоземельных с батраками. Прошу ответа." (Телеграмма Радеку, Дзержинскому и всем членам Польского ЦК. — Там же, стр. 266).

В 1972 году были, наконец, опубликованы протоколы девятой партконференции, происходившей в сентябре 1920 года тут же после нашего военного поражения под Варшавой и снятия Сталина с руководства Юго-западным фронтом. Естественно, что поражение было предметом острого политического (но, конечно, не военно-стратегического) обсуждения на конференции. Позицию Ленина и ЦК изложил Каменев, делавший доклад о международном положении. Вот как он резюмировал ее в заключительном слове: "В продолжение двух с половиной лет Советская Россия была осажденной крепостью, на которую ее враги нападали приступом. Высадки в Архангельске, Одессе и др. были попытками взять приступом осажденную Колчаком и Юденичем Советскую Россию. Наше наступление на Польшу было первой вылазкой

осажденного гарнизона. Тут мы в первый раз в продолжение трехлетней войны устроили сознательное выступление, отвергнув по решению ЦК предложение Керзона. Мы сказали, что мы достаточно сильны для того, чтобы устроить вылазку на соединение с армией европейских пролетариев. Где же могла быть такая вылазка произведена? Пушечными выстрелами под Екатеринодаром мы, конечно, не могли расшевелить английских и французских рабочих. Прямая дорога на соединение с западным пролетариатом идет только через Польшу. Не потому мы идем туда, что польский пролетариат наиболее подготовлен к социалистической революции, а потому, что дороги к западноевропейскому и германскому пролетариату нет другой, кроме как через Польшу. Вот почему ЦК, говоря о советизации Польши, на самом деле говорил, что это есть первая такая попытка проложить дорогу к среднеевропейской системе государств и поднять там революцию. Это была вылазка на соединение с пролетарскими армиями... Теперь говорят: надо было подождать. Спорить бесполезно. Легко сказать. Истории не предоставляется возможность делать удары тогда, когда мы рассчитываем на успех. Первая вылазка гарнизона социалистической крепости окончилась неудачей." (9)

Сам Ленин в Политическом отчете ЦК сосредоточил внимание на положительных социально-политических последствиях пребывания Красной Армии под Варшавой - на уходе буржуазных мелких стран (Эстонии, Грузии и др.) от опеки Антанты, на антиверсальском бурлении в Германии, на активизации движения английских рабочих в поддержку Советской России, оказывающей "могущественное воздействие на рабочее мировое движение Франции" (ПСС, т. 41, стр.281-83). В широко развернувшихся прениях почти все ораторы, как выступавшие в защиту наступательной стратегии ЦК, так и осуждавшие ее, "рассуждали с точки зрения международной революции" (выражение Бухарина), Сталина же эта проблематика не занимала. Объявив "основным вопросом" - "вопрос о неизбежности наступления в той обстановке, которую переживала наша страна в середине августа текущего года", он свое выступление на девятой конференции

посвятил попытке оправдать свое военное своеволие на Юго-западном фронте и нападкам на Главное командование и Троцкого. (10) (Об этом у нас речь будет ниже, в главе о военной политике пролетарской революции).

Но меньше чем через три года, на XII партсъезде, в отсутствии Ленина и зная, что Ленину уже не доведется ответить ему, Сталин так говорил о походе на Варшаву (конечно, не упоминая, что был против этого похода) : "Мы вынуждены были в интересах обороны власти рабочего класса пойти на Варшаву", и представил наш поход на Варшаву как нарушение "права народов на самоопределение" (в данном случае - польского народа) - права, которое должно отступить перед "другим, высшим правом, — правом рабочего класса, пришедшего к власти, на укрепление своей власти". (11) Присваивая себе роль партийного законодателя по национальному вопросу, Сталин в 1923 году придумал опорочить ленинскую ориентацию на мировую социалистическую революцию, выдавая ее за покушение на основной принцип национальной политики революционного социализма.

Итак, для Ленина война Советской России с Польшей (считая и оборону белорусских, украинских, литовских земель от польского нападения) была войной мировой социалистической революции против западноевропейского капитализма, для Сталина же это было нарушением права польского народа на самоопределение ради осуществления "высшего права" — права рабочего класса России на "укрепление своей власти".

2. - Для рассмотрения второго примера мы не располагаем опубликованными в Советском Союзе материалами; этот случай по сей день скрывается чиновниками от исторической науки, коим поручено охранять незапятнанность роли Сталина и истории партии. Но для нашей здесь задачи достаточно одного документа, в свое время опубликованного одним из руководителей германской компартии Тальгеймером, подлинность и точность которого Сталин никогда не оспаривал. Этот документ - первое (насколько нам известно) со времени брестской дискуссии, т.е. почти за шесть лет, прямое вмешательство Сталина в обсуждение вопросов

мировой революции — относится к стремительному нарастанию революционной ситуации в Германии летом (и осенью) 1923 года и представляет собой оценку этой ситуации и предложение тактики для нашей и для немецкой партий. В это время Ленин был уже безнадежно болен и не участвовал в руководстве революцией, и Сталин счел возможным выступить в духе своей, Лениным осужденной, концепции, противопоставляющей "потенции" революции "фактам" революции. Документ этот — письмо, адресованное Зиновьеву и Бухарину в августе 1923 года. В нем Сталин предостерегал Политбюро от поощрения немецких коммунистов на наступательные революционные действия. У них нет тою, что имели мы в Октябре, - народа, который жаждет мира, и крестьянства, которое жаждет земли, — аргументировал он, сбрасывая со счетов, что в Германии в глазах народа буржуазное руководство, приведшее страну к экономическому развалу, политической неразберихе и национальному унижению, до предела дискредитировано, и что в стране есть мощный рабочий класс, который можно и должно мобилизовать и поднять на социалистическую революцию. Что же касается поддержки со стороны Советского Союза, то он ее и не думает пускать в ход: "Что можем мы дать им в данный момент?" — риторически вопрошает он, пугая и охлаждая революционные головы пролетариата. И его заключение гласило: "Если сейчас в Германии власть, так сказать, упадет, а коммунисты ее подхватят, они провалятся с треском. Это в "лучшем случае". А в худшем случае — их разобьют вдребезги и отбросят назад... Конечно, фашисты не дремлют, но нам выгоднее, чтобы фашисты первые напали: это сплотит весь рабочий класс вокруг коммунистов (Германия — не Болгария). Кроме того, фашисты по всем данным слабы в Германии По-моему, немцев надо удержать, а не поощрять.

Об этот письме Сталина напомнил Зиновьев в августе 1927г. на "Объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б)", на котором репетировалось его (Зиновьева) исключение из партии (он был исключен заблаговременно в ноябре 1927 г., чтобы не допустить его до XV партсъезда, назначенного на декабрь). Мы не располагаем "Бюллетенями" пленума, а

значит ни текстом речи Зиновьева, ни подлинным текстом ответа Сталина на эту речь.

Но и тот текст этого ответа, который мы имеем в его сочинениях" (12), (а мы уже видели и еще не раз увидим, как такие сталинские недоступные разоблачениям, препарирования текстов искажают оригинал!), не находится в противоречии с источником, по которому мы цитируем письмо (13), а лишь срезает острые углы, затемняет и смазывает вопрос. "Я не помню истории этого письма. Копии этого письма я не имею и не могу поэтому с уверенностью сказать, что Зиновьев цитировал его правильно" — читаем мы в 10-ом томе "Сочинений" Сталина. Это Сталин-то запамятовал свое ответственнейшее политическое письмо всего лишь четырехлетней давности и даже не оставил себе копии!.. И дальше, после этого развязного вступления, мы узнаем, что именно Сталин выдвигает в обоснование своего требования "удержать немцев": в Германии спустя почти четыре года после свержения монархии нет советов — поэтому (утверждает Сталин) следует сначала создать там Советы и лишь потом рекомендовать немецким коммунистам повести рабочий класс на свержение власти буржуазии. И мы узнаем также, что такую позицию Сталин противопоставлял Зиновьеву, Троцкому и Радеку, которые, исходя из того, что обстановка не позволяет откладывать социалистическую революцию в Германии до тех времен, когда в капиталистической Германии смогут быть созданы Советы рабочих депутатов и эти Советы будут иметь коммунистическое большинство и завоюют решающее место в политической жизни страны, предлагали ориентировать немецкую компартию и немецкий рабочий класс на революционное взятие власти фабзавкомами. (14)

Нельзя не сопоставить это с, во многом аналогичной, ситуацией в России на пути к Октябрю. После июльских дней 1917 года, когда мирный период нашей революции пришел к концу. Советы, в которых преобладали с.-ры и меньшевики, показали себя неспособными дать отпор буржуазной контрреволюции, перешедшей в наступление, и встала задача подготовки вооруженного восстания, Ленин отказался от призыва к взятию власти Советов как формы диктатуры

пролетариата, Ленин был далек от фетишизирования Советов как орудия взятия власти пролетариатом и беднейшим крестьянством и не видел в Советах обязательное, единственно-возможное для этого орудие. Свою новую тактику Ленин изложил в тезисах к VI съезду партии, написанных им 10 июля под названием "Новейшее политическое положение". Ленин и Зиновьев скрывались в подполье, Троцкий был под арестом, и на экстренной столичной партконференции, собравшейся 16-17 июля и долженствовавшей как бы прорепетировать партсъезд, с политическим докладом выступил Сталин. И вот, Сталин воспользовался своим докладом, чтобы провалить тактическое предложение Ленина. Но Ленин был начеку, он немедленно направил партии и ее съезду повторное, более подробное и полемическое послание — знаменитую статью "К лозунгам" — и этим обеспечил принятие VI съездом его, Ленина, линии. (15). Что же касается Сталина, то после статьи Ленина он не решился выступать против этой линии. И на съезде, как ни в чем не бывало, ни словом не упоминая, что за несколько недель до этого оспаривал ее, он говорил: "Советы являются наиболее целесообразной формой организации борьбы рабочего класса за власть, но Советы не единственный тип революционной организации. Это форма чисто русская. За границей мы видели в этой роли муниципалитеты, во время Великой французской революции, Центральный комитет национальной гвардии во время Коммуны. Да и у нас бродила мысль о революционном комитете. Быть может рабочая секция является наиболее приспособленной формой для борьбы за власть. Но надо ясно дать себе отчет, что не вопрос о форме организации явится решающим. На самом деле решающим является вопрос, созрел ли рабочий класс для диктатуры, а все остальное приложится, будет создано творчеством революции". (16)

Казалось бы Сталин отказался от своего фетишизирования Советов, как единственно-возможного, обязательного орудия для взятия власти рабочим классом, и принял позицию Ленина. Но нет, - когда спустя шесть лет исторически назрела и перед коммунистами встала задача определить

путь осуществления социалистической революции в Германии, Сталин полностью воскресил борьбу, которую он в июле 1917 года вел против Ленина. Категорически (и притом злобно!) ополчился он на тех большевиков, кто предлагал не требовать от немецких коммунистов, чтобы они отказались от революционного восстания пока в буржуазной Германии не сложатся, не станут коммунистическими и не будут решающим политическим фактором именно Советы рабочих депутатов. Теперь, как и в 1917 году, Сталин делал это, пользуясь отсутствием Ленина. Но дело, конечно, не только в этом и не в желании (характерном для него, как читатель это еще не раз на других примерах увидит в ходе нашего очерка) взять реванш за свое вынужденное отступление на VI партсъезде в 1917 году. Дело не только и не столько в этом, а прежде всего и главным образом в том, что в 1923 году такая позиция в вопросе германской революции естественно диктовалась Сталину его отношением к общему вопросу о месте русской революции в революции мировой. В конкретном виде встал вопрос о долгожданном выходе мировой революции за пределы России. Но в такое расширение революции Сталин не верил. Да и желал ли он его? Скорее, он опасался этого расширения — как осложнения и обузы для русской революции. А зная теперь человеческие качества Сталина, позволительно подозревать, что он просто боялся распространения социалистической революции на новую мощную и влиятельную страну, а там, того и гляди, на другие еще страны, которых он не знал, которыми он никогда не интересовался и которые его (в отличие, например, от Зиновьева, Троцкого, Радека...) не знали. Не боялся ли он, как бы эта мировая революция, из лозунга и мечты не став действительностью — все определяющей и все поглощающей действительностью, — не отодвинула его на задний план, не оборвала его, давно задуманное и столь многообещающе начавшееся, восхождение к единоличной власти?.. Так уже в 1923 году обернулось противопоставление "потенций" революции ее "фактам", с которыми Сталин выступил через 2 1/2 месяца после Октября. А ссылка на отсутствие Советов в Германии была всего лишь предлогом для

дискредитации идеи о зрелости Германии для социалистической революции, о наличии в Германии непосредственно-революционной ситуации. Предлогом, который в 1927 году можно было выдавать членам ЦК за аргументацию тем спокойнее и увереннее, что уличать Сталина в отходе от Ленина и что еще страшнее, уличать его в том, что в прошлом он же, Сталин, сам фактически признал ошибочность этого отхода, было в это время (повторяем: шел 1927 год!) уже делом небезопасным.

Здесь не место анализировать объективные и субъективные причины немецкого поражения 1923 года и упущенные возможности стремительно назревавшей социалистической революции. Но нельзя не сопоставить демобилизующее и пораженческое письмо Сталина 1923 года хотя бы только с предоктябрьской работой Ленина "Грозящая катастрофа и как с ней бороться", не противопоставлявшей "потенции" революции ее "фактам", не пугавшей рабочий класс России трудностями и опасностями революции, не каркавшей большевикам, что восстание приведет к их истреблению, а напротив, страстно и вместе с тем с расчетом звавшей их на революционный штурм капитализма.

в) Задержка мировой революции и русская революция

Поражения и отступления послевоенных революционных движений европейского пролетариата вызвали уже при жизни Ленина задержку мировой революции. Но эта задержка не изменила стратегической ориентации большевистской партии России на мировую революцию. Задержка была воспринята и понята как замедление в развитии мировой революции в силу тех или иных в той или иной стране объективных и субъективных причин - замедление не обязательное и не слишком длительное. Но было ясно, что задержка мировой революции увеличила опасность реставрации капитализма в России, как в первой и одиноко в капиталистическом окружении стоящей, экономически и культурно отсталой стране, а введение НЭПа сделало эту опасность более

глубокой и грозной, ее формы более сложными и скрытыми и условия борьбы с ней особенно трудными. (17)

Конечно, по своей сути и по своей исторической необходимости НЭП не был ответом на замедление в развитии пролетарской революции в Европе (18), но это замедление поставило во весь рост перед нашей страной, совершившей революцию и на развалинах капитализма строящей социалистическое общество, задачу не допустить победу тенденций к реставрации капитализма, тормозить и погашать эти тенденции, неизбежно возникающие и в силу НЭПом допущенного и вызванного оживления элементов капиталистической экономики внутри страны, и в силу проникновения и давления буржуазных влияний, идущих при НЭПе извне, от капиталистического окружения. На этапе НЭПа реставрация капитализма в нашей стране могла бы наступить, если бы не удалось предотвратить перерождение самого советского социального строя — предотвратить "термидор", как тогда было принято у нас говорить, взывая к аналогии с историей Великой французской революции. Уже в мае 1921 года, в период первых подступов к НЭПу, Ленин задумывается над этим, учитывает это: "Термидор? Трезво, может быть, да? Будет? Увидим. Не хвались, едучи на рать" - читаем мы в одном из ленинских планов доклада о продналоге на X Всероссийской партконференции. (ПСС, т. 43, стр.403. — NB В четвертое, сталинское, издание "Сочинений" Ленина этот план не был включен; больше того, в детальнейшем предметном указателе к этому изданию, составившем отдельную книгу в 670 двухстолбцовых страниц, мы не находим самого слова "термидор"!).

А через год, в марте 1922 г., в Политотчете ЦК XI партсъезду - в последнем своем съездовском отчете - Ленин разъяснил: "Такие вещи, о которых говорит Устрялов (19), возможны, надо сказать прямо. История знает превращения всяких сортов: полагаться на убежденность, преданность и прочие превосходные душевные качества - это вещь в политике совсем не серьезная. Превосходные душевные качества бывают у небольшого числа людей, решают же исторический исход гигантские массы, которые, если небольшое

число людей не подходит к ним, иногда с этим небольшим числом людей обращаются не слишком вежливо... Враг говорит классовую правду, указывая на ту опасность, которая перед нами стоит. Враг стремится к тому, чтобы это стало неизбежным... Это - основная и действительная опасность. И поэтому на этот вопрос надо обратить главное внимание: действительно, чья возьмет?" (ПСС, т.45, стр.94).

Вся эта проблематика стояла вне поля зрения Сталина. Ни в 1920, ни в 1921, ни в 1922гг. он просто не участвовал в "поисках экономической политики" (20)взамен изживавшего себя военного коммунизма. Он не проявлял интереса и не имел касательства ни к проблемам и заботам, приведшим к идее перехода от военного коммунизма к НЭПу, ни к формированию этой идеи, ни к ее осуществлению — ни на одном из последовательных этапов ее осуществления, ни к заботам и проблемам, связанным с этим осуществлением (21). Может показаться невероятным, но это факт: в выступлениях 1921 -1922 гг. одного из членов руководящей группы партии (эти выступления собраны в 5-ом томе его "Сочинений") только один раз нашлось место для разговора по центральной теме того периода революции — по теме перехода к нэпу и самого НЭПа (22). Ленинскую новую экономическую политику приняла, в конечном счете, вся партия ч вся страна, принял и Сталин. Но есть основания считать, что принял он ее и понял по-своему. Во всяком случае, когда проблема перехода к НЭПу, была уже позади и автор НЭПа, Ленин, отсутствовал, в апреле 1923 года, на XII партсъезде Сталин в орготчете ЦК разоткровенничался и выболтал, что НЭП он понимает как отказ от "политики наступления на Варшаву" ("нынешний поворот к НЭПу после нашей политики наступления на Варшаву"). Но вопрос о переходе к иной экономической политике был поднят Лениным не раньше, чем через полгода после неудачи Варшавского похода, и ни фактически, ни в большевистской литературе переход к НЭПу никак не связывался с этой неудачей (помимо прочего, между ними лежали Врангель и Кронштадт!). Ясно поэтому, что слова "наша политика наступления на Варшаву" употреблены здесь Сталиным, скрупулезно дотошным в вы-

боре выражений, не в буквальном смысле, а в смысл обобщенном, нарицательном - в смысле ориентации на потенции мировой революции (и, конечно, демонстративно и не без ехидства: я то, Сталин, и тогда был против этой политики) . В это время как для Ленина НЭП в России был новой стратегией и новой формой движения мировой революции, Сталин введение нэпа принимал как фактический отказ от этой, ленинской, но ему чуждой, ориентации — как "крутой поворот" к ориентации целиком на внутренние и собственные проблемы русской революции, причем мировую революцию он рассматривал как "резервы" нашего пролетариата "на Востоке и на Западе", которые этот, наш, пролетариат "должен подумать" как "усилить, укрепить". ("Двенадцатый съезд РКП(б)... Стенографический отчет". М., 1968, стр. 69). И если требуется документальное подтверждение, что таковы были взгляды Сталина по поводу смысла и существа перехода к НЭПу, то вот перед нами одно такое подтверждение. Мы уже знаем, что включая в собрание "Сочинений" свои старые выступления и писания, забытые и ставшие недоступными, Сталин вычеркивал, а то и заменял те места, которые могли дискредитировать его политическое прошлое в глазах нынешнего читателя (не оговаривая, конечно, такие подчистки и подделки!), - с тем, чтобы предстать не таким, каким он был на самом деле, а таким, каким он считал для себя выгодным предстать. В годы его абсолютной власти отношение Сталина к Ленину было двойственным: с одной стороны, он желал отодвинуть Ленина в свою, Сталина, тень; с другой стороны, в послеоктябрьской России он мог держаться у власти и совершать свой отход от Ленина только именем Ленина, изображая себя стопроцентно-непогрешимым ленинцем, никогда и ни в чем не расходившимся с Лениным. Какое же неоговоренное "исправление" Сталин внес в интересующее нас здесь место его организационного отчета XII съезду? Как будто пустяковое - выкинул слова "на Варшаву", так что получилось: "Нынешний поворот к НЭПу после нашей политики наступления" (Сталин - Сочинения, т. V, стр.221). Расчет здесь простой: стенограмма XII партсьезда была изъята и находилась под запретом, а кому

же, читающему "Сочинения" Сталина, могло придти в голову, что в этой фразе в то время когда она была произнесена, содержалось что-либо иное, кроме ленинского объяснения перехода к НЭПу как отступления? Но мы то уже знаем, что здесь перед нами один из тех "пустяков", в которых сосредоточена вся суть отличия сталинской концепции Октября от ленинской. И то, что Сталин счел нужным спустя тридцать лет внести такое "исправление" в текст своего отчета партсъезду, достаточно красноречиво подтверждает факт этого принципиального отличия. "Исправление" должно было скрыть, что когда вводился НЭП Сталин понимал это как отказ от ленинской ориентации на мировую революцию.

* * *

Замедление мировой социалистической революции, с полной определенностью выявившееся ко времени смерти Ленина (23), подвело путь русской революции к решающей развилке:

- Вести ли социалистическое строительство в нашей стране продолжая и теперь, после выявившегося замедления мировой революции, ориентироваться на нее, на ее интересы? Следовательно, искать ли все более совершенные формы и способы для строительства социализма и предотвращения капиталистической реставрации в нашей стране, сообразуясь и дальше в первую очередь с ходом мировой социалистической революции — с новыми обстоятельствами и видоизменяющимися задачами поддержания и форсирования развития мировой революции?

- Или же переориентировать социалистическое строительство в нашей стране с перспектив мировой революции, отодвинувшейся на неопределенное время, и искать формы и методы для этого строительства и для предотвращения капиталистической реставрации, не считаясь с ходом, перспективами и интересами развития мировой революции, а руководствуясь интересами, возможностями и традициями нашей страны?

Первый путь — это продолжение и развитие линии, которую

выработал и которой до конца своих дней следовал Ленин, линии Октябрьской социалистической революции, линии партии, у которой (как сказал Ленин) "в программе речь идет о социальной революции в мировом масштабе". Второй путь — это линия, к которой уже при Ленине, и с первых шагов революции, тяготел и тянул Сталин, временами порываясь противопоставить ее ленинской, но каждый раз (пока был жив Ленин) отступаясь, будучи не в состоянии ни оформить, ни предложить ее в качестве программы, ни привлечь к ней достаточно влиятельных сторонников. Это линия, отворачивающаяся от "потенций" (как пренебрежительно выразился Сталин) мировой революции, и следовательно, чуждая ленинскому пониманию исторического смысла и исторического места русской революции, несовместимая с ленинской стратегией этой революции, линия отхода от замысла и программы Октября.

Словом, в вопросе о месте русской революции в мировой социалистической революции противостояние и скрытая борьба между ленинизмом и тем, что впоследствии оформилось в сталинизм, существовали в нашей революции едва ли не с первых ее месяцев и на протяжении всего ее ленинского пятилетия, и Сталин был носителем зачатков будущего сталинизма уже в те годы, когда он вынужден был двигаться и делать ее дело в ленинской упряжке. Уже в апреле 1917 года Ленин (как мы видели в начале настоящей главы) объяснял своей партии: "На долю российского пролетариата выпала великая честь начать, но он не должен забывать, что его движение и революция составляют лишь часть всемирного революционного пролетарского движения... Только под этим углом зрения мы и можем определить наши задачи." (ПСС, т. 31, стр. 341). А Сталин в июле 1921 года, когда победоносная российская социалистическая революция вдохновляла и учила силы социалистической революции в Европе, набрасывая план программной брошюры "О политической стратегии и тактике русских коммунистов", так определял отношение русской революции к мировой революции: "Задача развязывания революции на Западе

для того, чтобы облегчить себе, т.е. России, доведение до конца своей революции." (24)

Октябрьская революция 1917 года отождествила интересы и судьбы русского народа и российского государства и - через это и в силу этого - с интересами и судьбами мировой социалистической революции. Но понимание этого отождествления было принципиально противоположным у Ленина и у Сталина. Принцип Ленина: "то, что требуется (или пригодно) для развития мирового социализма, уже тем самым требуется (пригодно) для развития России, а то, что препятствует развитию социализма в мировом масштабе, препятствует развитию России". Принцип Сталина: "то, что требуется (пригодно) для развития России, уже тем самым требуется (пригодно) для развития мирового социализма, а то, что препятствует развитию России, препятствует развитию социализма в мировом масштабе". Эти принципы скрыто или полускрыто противостояли один другому с первых шагов Октября — еще до того, как определилась задержка мировой революции и независимо от этой задержки. Но с приходом Сталина к власти очень скоро начинается сдвиг от господства первого к господству второго принципа в практической политике и в общественной идеологии Советского Союза - сдвиг, которому принадлежит определяющая роль в генезисе и формировании общества сталинского "полного социализма". Можно ли этот сдвиг, переменивший на противоположное то место, которое русская революция фактически занимала в мировой революции при Ленине, приписать задержке мировой революции и ситуации, в какую эта задержка поставила русскую революцию? Это всячески силятся делать историки, ищущие объективного оправдания извращению Сталиным ленинской ориентации русской революции на мировую социалистическую революцию. Но вопрос этот выводит нас за хронологические рамки нашей темы, и наш ответ на него мы выносим в приложения к настоящему очерку (См. "Приложение 1-ое: О так наз. реализме сталинского отношения к мировой революции и об ответственности сталинизма за ее задержку".).

ПРИМЕЧАНИЯ

1) "Год без Ильича" в кн.: Л. Каменев — "Статьи и речи. 1905-25". Т. I. Л-д, 1925, с. 111-12. — И в исторической "Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа", написанной Лениным, утвержденной III Съездом Советов в январе 1918 г. и включенной в качестве 1 раздела в "Конституцию РСФСР" 1918 года, "основная задача" Российской республики Советов определяется в плане всего человечества: "Установление социалистической организации общества и победа социализма во всех странах" (ПСС, т. 35, стр. 221).

2) Этот эпизод настолько существенен и выразителен, что получил характерную и неизбежную для сталинского времени библиографию. Текст выступления Ленина напечатан в ПСС по рукописному экземпляру протокольной записи заседания ЦК. Впервые он был опубликован уже в 1922 г., т.е. при Ленине, в XV томе первого издания его "Собрания сочинений", стр. 623, и был воспроизведен во 2-ом (и 3-м) издании, т. XX II, стр. 202, но в 4-ое, сталинское, издание сочинений Ленина речь Ленина, содержащая отмежевание от Сталина, не была включена. Что же касается выступления Сталина, которое вызвало отпор со стороны Ленина, то оно впервые было опубликовано в 1929 году в книге "Протоколы ЦК РСДРП. Август 1917 — февраль 1918", стр. 204, и перепечатано в примечаниях ко 2-му (и 3-му) изданию Сочинений Ленина, т. XXII, стр. 600. Но составляя собрание своих "Сочинений", Сталин, когда прошло уже больше тридцати лет, переиначил текст своего выступления, значащийся в Протоколе ЦК, рассчитывая запутать этим вопрос и представить ленинскую критику его изменнической формулы придиркой или недоразумением. Вот как выглядит фраза Сталина после ее переделки в 4-ом томе его "Сочинений": "Революционного движения на Западе нет, нет и наличия фактов революционного движения, а есть только потенция, ну, а мы не можем полагаться в своей практике на одну лишь потенцию" (стр. 27). При этом указывается, что выступление перепечатано из книги: "Протоколы ЦК РСДРП. Август 1917 — февраль 1918", но, конечно, ни слова не говорится, что при перепечатке проделаны изменения...

3) Несколько раньше, 25 декабря 1918 г., после германской и австрийской революций оглядываясь на обстановку Брестского мира, Ленин говорил : "Если рассматривать события того времени в смысле положения России, то более губительных условий нельзя и представить... Но... те, которые рассматривали события с точки зрения влияния их на развитие мировой революции, оказались единственно правыми" ("Речь на Всероссийском съезде Совнархозов". ПСС, т. 37, стр. 395).

4) Напомним здесь, что еще до Октября, в ноябре 1915 года, Ленин определил задачу российского пролетариата как "борьбу за социалистическую революцию Европы в союзе с ее пролетариатом", а конкретно в России как "совершение социалистической революции в союзе с пролетариями Европы" ("О двух линиях революции". — ПСС, т. 27, стр. 79, 81). А когда в Цюрих пришли официальные телеграммы о революции в Петрограде, Ленин пишет Коллонтай в Норвегию : "По-прежнему революционная пропаганда, агитация и борьба с целью международной революции" (ПСС, т. 49, стр. 400). И свое "Прощальное письмо к швейцарским рабочим" 8 апреля нов. ст. (26 марта ст. ст.) 1917 г. заканчивает словами: "Да здравствует начинающаяся пролетарская революция в Европе!" (ПСС, т. 31, стр. 94).

5) Трудящиеся Петрограда и Москвы оказали горячий прием делегации, и как раз в день опубликования статьи Сталина (26 мая) она дружески встретилась с Лениным. После этой встречи глава делегации Бен Тернер направил Ленину письмо, которое заканчивал словами: "Ваша решительная и научно обоснованная попытка создать рабочую республику является чудесным примером для всех. Я уверен, что вы добьетесь успеха в этом. От всего сердца желаю вам добиться успеха в создании нового, социалистического государства". Некоторые сведения об этой делегации см. в примечаниях к ПСС Ленина, т. 41, стр. 503-4. Не характерно ли, что письмо английской делегации было у нас опубликовано только после смерти Сталина?

6) Вот совершенно анекдотический, но, конечно, характерный случай, который произошел намного позднее описываемого нами времени. Назавтра после смерти Фрунзе, 1 ноября 1925 года, орган французской коммунистической партии "Юманите" поместил на первой полосе, на самом видном месте, некролог и к нему фотографию... Сталина! До такой степени Сталина не знали даже в ведущих коминтерновских кругах — даже тогда, когда он уже год фактически управлял

российской компартией, в канун XIV съезда РКП(б), поднявшего Сталина на положение идейно-политического главы и законодателя русской партии.

7) Об этом подробно см. ниже, в разделе о военной политике пролетарской революции, где мы (но уже в военном аспекте) возвращаемся к польской кампании 1920 г.

8) Писатель Лев Никулин, например, пишет: "Думается, что он (Сталин) не хотел, чтобы лавры достались кому-то другому. Он стремился тоже сорвать лавры победы, хотя бы взятием Львова. По его мысли, свой успех Западный фронт должен был разделить с Юго-западным". ("Тухачевский. Биографический очерк", Воениздат, М., 1963, стр. 127).

9) "Девятая конференция РКП(б). Сентябрь 1920 г. Протоколы". М. 1972, ст. 70-71.

10) Там же, стр. 60-62.

11) "Двенадцатый съезд РКП(б). Стенограф. отчет", М., 1968, стр. 650.

12) И. Сталин — "Сочинения", т. 10, стр. 61-64.

13) Л. Троцкий — "Сталинская школа фальсификации. Поправки и дополнения к литературе эпигонов". Берлин, 1932, стр. 137 — Тальгеймер привел письмо Сталина в книге:А. Thalheimer Eine verpasste Revolution". 1923. s. 31.

14) И. Сталин— "Сочинения", т. 10-стр. 61-64.

15) Подробнее мы к этому возвращаемся ниже, в конце 3-го "Приложения".

16) И. Сталин — "Сочинения", т. 3, стр. 178-179.

17) В октябре 1921 г. Ленин так определил этапы, через которые прошли менявшиеся "условия опасности" реставрации капитализма: "Когда решался вопрос о власти Советов, о разгоне учредилки, опасность грозила со стороны политики. Эта опасность оказалась ничтожной. А когда наступила эпоха гражданской войны, поддержанной капиталистами всего мира, явилась опасность военная — она была уже более грозной. Когда же мы изменили свою экономическую политику, опасность стала еще большей... Восстановление капитализма, развитие буржуазии, развитие буржуазных отношений

из области торговли и т. д., — это и есть та опасность, которая свойственна теперешнему нашему экономическому строительству". (Доклад о новой экономической политике на VII Московской губпартконференции. — ПСС, т. 44, стр. 211).

18) Как известно, Ленин никогда не связывал переход нашей страны от военного коммунизма к НЭП'у с задержкой мировой революции. Вместе с тем, он указывал, что, не будь этой задержки, формы НЭПа были бы иными. См., например, его выступление при обсуждении проекта резолюции по вопросам новой экономической политики на X Всероссийской партконференции 28 мая 1921 г., впервые напечатанное в 1963 г. в ПСС, т. 43, стр. 336.

19) Весь год, предшествовавший съезду, сменовеховец Устрялов говорил о "перерождении тканей революции", о "спуске на тормозах", о "пути термидора", о "перерождении большевизма", о "безнадежности социализма в современной России", о "сумерках революции". H Устрялов — "Под знаком революции". Сборник статей 1921-1925 гг. Харбин, Изд. "Русская жизнь", 1925, стр. 6, 20, 23, 24, 44, 54, 82-83 и др.).

20) Выражение Ленина в марте 1922 г. — в планах политотчета ЦК XI-му съезду партии. (ПСС, т. 45, стр. 417).

21) В отличие, например, от ненавистного ему Троцкого, который уже в феврале 1920 г. включился в поиски экономической политики и перед IX съездом партии, вернувшись из полуторамесячной поездки на Урал, внес в ЦК письменное предложение, представлявшее собой, конечно, еще не совершенный, вариант замены продразверстки продналогом. Тогда такое предложение было отклонено (11 голосами против 4), но оно свидетельствует, что проблема уже назревала — та решающего значения проблема, которую Сталин заметил и признал лишь после того, как она была без его участия решена. (См. "Десятый съезд РКП(б). Март 1921 года. Стенограф, отчет. М., 1963, стр. 349-350).

22) В статье "Перспективы", напечатанной в "Правде" от 18 декабря 1921 г. ("Сочинения", т. V, стр. 123-27). — И несомненно, непричастность и безучастность, пассивность Сталина при введении нэпа была одной из причин той легкости (легкомысленности!), с какой он — спустя неполное десятилетие -- приступил к ликвидации НЭПа и той безрассудной спешки, с какой он в административном раже проделал эту ликвидацию.

23) "Относительная, частичная, временная стабилизация капитализма", как вскоре стали у нас именовать это замедление.

24) И. Сталин — Сочинения, т. 5, стр. 83. — Этот "набросок плана" был впервые опубликован Сталиным лишь четверть века после написания, о чем см. подробнее ниже, в пятой главе настоящего очерка.

<<< следующая>>>